Инна Фидянина-Зубкова: Былины от Инны. и другие сказки

Она:
– Ой да не сокол ты ясный,
не добрый ты пехотинец,
ой да не молодец щекастый
и не удалец самозваный.

Дед ты старый, престарый,
по дремучему лесу плутающий —
нечисть всякую собирающий.

Повывели до тебя всех разбойничков,
что надо тебе от покойничков?
Какую воду живую полез искати,
каких клещей собирати?

Воротися домой, возвернися,
без тебя рассохлось коромысло,
без тебя козёл уж не телится,
без тебя и курица – не птица,
за плугом стоять некому,
и дом на бок – уж век ему!

Он:
– Не заводись ка, старая, до вечера,
тебе делать, что ли, стало нечего?
Я коня немного поразмяти —
на него клещей пособирати.

Я вот думу думаю тяжёлу:
где найти мне воду да медову,
чтоб ты выпила да позаткнулась,
на меня красивого не дулась,
не серчала на меня, на молодого,
старая ты, старая корова!

* * *
Скачет конник ратный,
плачет конь крылатый:
«Я хочу к кобыле,
воротись ка, милый!»

А на небе то ли месяц, толь луна.
Чувствую я, люди, что схожу с ума.

Плыли, плыли мужики
(так, обычны рыбаки)
да вдруг разговорились, расшумелись
и даже разнервничались,
руками размахались – переругались!
А повод то был пустячный – спор великий
о великане безликом.

– Какой такой богатырь, как наши?

– Наши то краше:
деревенски мужики
и сильны, да и умны!

– Да не, он повыше,
чуть поболее крыши!

– Врёшь, он как гора,
я видел сам богатыря!

– Да за что вы БОГАтыря ругаете?
Сами, поди, не знаете:
шеломом он достаёт до солнца могучего,
головой расшибает тучу за тучею,
ногами стоит на обоих китах,
а хвост третьего держит в руках!
Вот на третьем киту
я с вами, братья, и плыву!

Тёрли, тёрли рыбаки
свои шапки: – Мужики,
уж больно мудрёно,
то ли врёшь нескладёно:
наш кит, получается, самый большой?
Почему же не виден БОГатырешка твой!

– Потому БОГатырь и не виден —
народ его сильно обидел:
сидят люди на китах,
ловят рыбу всю подряд.
А китам уже кушать нечего.

Вот так с байками и предтечами
мужики рыбачили
и не бачили,
как история начиналась другая
про огромную рыбу-карась.

– Вот это про нас!

Помолилась я солнышку ясному,
помолилась закату красному,
помолилась иве плакучей,
помолилась сосне колючей.

Зарубила я чудище злое —
завалила Змея дурного
о семи головах,
о семи языках,
о семи жар со рта,
два великих крыла:
отлеталась гадина —
пахнет уже падалью.

Ты прости меня, мать,
что пошла я воевать;
ты прости меня, отец,
что растёт не пострелец,
а сила, силушка
у дочери Былинушки!

*
Старый, старый ты козёл,
сам Былиной дочь нарёк.
Как обозвал, так повелось:
она дерётся – ты ревёшь.

*
Сейчас помолится,
за меч и в конницу:
доскачет аж до Урала,
тунгуса там повстречает.
Вернётся брюхатая.

Огреет соха твоя
по её пузу —
не дождёшься тунгуса
и ни какого другого внука.
Наплачетесь вы со старухой!

А дочь родная Былина
лет под сорок доспехи снимет
и ваши грехи уже не замолит.

Кто же с этим поспорит?

– Оротай, Оротай, Оротаюшка,
пошто пашешь от края до краюшка
нашу Русь такую раздольную?
Ты мужицкую душу привольную
не паши, Оротай, не распахивай,
ты сохою своей не размахивай,
дай пожить нам пока что на воле,
погулять на конях в чистом поле!

Вздохнул Оротаюшка тяжко,
пот холодный утёр бедняжка
и кивает башкою аршинной:
– Ах, богатырь былинный,
пока ты на коне катаешься,
шляешься да прохлаждаешься,
плачет земля, загибается,
без мужика задыхается! —
и дальше пошёл пахать
от края до края Русь-мать.

Богатырь былинный задумался:
«Землю нужно пахать, но не думал я,
что от края до края надо её испохабить.»
– Ах ты, пахарь похабник! —
и пошёл мечом на Оротая.
Осталась лишь горка крутая
от нашего Оротаюшки.

Так пахать или не пахать: как вы считаете?