Инна Фидянина-Зубкова - Былины от Инны. и другие сказки

Соловей, Соловей,
ты не пой, ты не пей
больше положенного,
ты не делай нашу жизнь, без того сложную,
ещё хуже, ещё сложнее,
не свисти над головой, бери левее.

Вот поедет на тебя Илья Муромец
да зарубит он тебя, яко курицу,
привезёт до нас он твою голову
и отдаст на съедение злому борову!

Слушал, слушал Соловей да ухмылялся,
как народец глупый бахвалялся!
Посидел, подумал да как дунет,
свистнет, крикнет, ноздрища раздует
и сметёт полсвета – пол деревни!

Сдует мужиков, те скажут: «Верно,
верим, Соловей, тебе разбойник,
(и когда ты будешь уж покойник?)
ты у нас на свете самый мощный!
А мы чё, мы хилы, яки тощи.»

Но на этом сказка не кончалась.
Туча над деревней собиралась,
туча грозная, похожа на Ильюшу —
Муромец нагрянул грома пуще:
«Где разбойник Соловей?»

А народ ему: «Не пей
больше положенного,
жизнь у нас тут без тебя довольно сложная.
Ты, Ильюшенька, на свете самый мощный!
А мы чё, мы хилы, яки тощи.
Нас сживает со свету Соловушка.
Защити, буйна твоя головушка!»

И поехал с Мурома Илья
Прям на свистуна Соловья.
Как доехал, так кричит
(тот на дубище храпит):
«Эй разбойничек, проказник да Соловушка,
мне нужна твоя буйна головушка!»

Выходил из леса Соловей,
говорил: «Хошь бей, а хошь не бей!» —
сам ноздрищи как раздует,
крикнет, свистнет, ветром дунет!
И полетели дворы по задворкам,
покатились мужики за дальню горку.

Устоял один Ильюша Муромец,
лишь одёжу унесло, но он не курица —
меч в руках, идёт на разбойника
(ветер дуй на срамота). А мы покойника
ждём, сидим под горкой, поджидаем
и удары богатырские считаем:
раз удар, два удар, три удар —
у Ильи, несомненно, есть дар!

Ох устали мы сидеть под этой горкой.
Вдруг выходят мужики вслед за Егоркой.
Что же видят? Сами не поймут:
на полянке Соловей и Илья пьют.

Пьют не воду, не живую
и жуют не ананас,
а пьют горькую, родную,
поминают плохо нас:
«Мужики, мужики, мужичочки,
тощие, худые дурачочки,
ни ума, ни мяса на костях!»

Ну мы взяли вилы и на «ах»:
ни Ильи, ни Соловья на семена не оставили.
Так обоих по реке Оби и сплавили.

Вот как было то на самом деле.
И не слушайте, что вам другие пели.
Гой еси, гой еси,
ходят слухи по Руси.

На метелицу сердце не стелется:
на тёмные леса,
на белые волоса
да на грусть, печаль.

«Ты меня не встречай!
Кому борозда бороздится,
кому пшеница родится,
а я на пределе терпения —
нет силе моей применения:
нет супротивничка рьяного,
поединщика нет буяного
удалому молодцу,
не ходившему к венцу!»

Век на век, день на день.
«Бередень, бередень, бередень…» —
каркает с ветки ворона.

«Она долдонит —
надо мной надсмехается.
Или чёрт чумной изгаляется?»

* * *
Ай ты, старый мужик Будимирович,
дурак же ты, гриб корзинович!
Ты б не шлялся по лесу без совести,
глянь, колтуном уже волосы.

Когда на Руси тишь да гладь,
надо дома сидеть и ворон считать:
раз ворона, два ворона, три ворона…

А до коня вороного
как дотронешься,
так умом, богатырь, ты и тронешься.

Не пугалась бы ты, Русь, добра молодца,
добра молодца Добрыни Никитича:

хоть и грозен взгляд, хоть и ус в вине,
хоть и посеку то, что не по мне,

но за плутов князей я не прятался
и на бабской доле не сватался,

да словами не грешил,
а на ворога спешил!

Эх, мать-перемать,
два раза не умирать,

а один раз помру так помру —
слава вечная мне к лицу!

Слава вечная,
человечная,

не во каменных плитах отлита,
а в сердцах смутным чувством разлита:

Не ври, не воруй,
враг пришёл – так воюй!

– Что смотрите, други-недруги,
чего душу мою мозолите,
рты раззявили непотребные,
пошто коней своих холите?
Одевайтися, собирайтися —
поехали силушкою мериться,
боевым духом обмениваться,
челами биться, помирать ни про что!

«Да за что, Соловей Будимирович,
над нами ты так изгаляешься —
от силушки своей маешься.
Зачем умирать нам зря,
али сила тёмна пришла?»