Елена Федорова - Эрнестин (сборник)

– Вы, в самом деле, ничего не знаете о своей двойной тезке Марусе Оболенской?

– В самом деле, – ответила она, покраснев. – А что?

– А то, что это – повод к долгой дружбе, – ответил он с улыбкой. – Вы готовы принять ухаживание кавалера, родившегося в девятнадцатом веке?

– В девятнадцатом? – воскликнула она. – Вы не шутите?

– Я заявляю с полной ответственностью, что родился в 1879 году, поэтому никак не могу свыкнуться со стремительными переменами, происходящими вокруг. Мне кажется, что мир летит в тар-тарары. Или это я туда лечу? Как вы думаете, Маруся?

Она пожала плечами. Он улыбнулся.

– Вы правы, ответить на этот вопрос без подготовки невозможно. Буду ждать вас на большой перемене в двести пятом кабинете, – развернулся и ушел.

А она еще долго стояла посреди коридора с растерянным выражением лица. Передольский ее напугал. Но этот испуг улетучился после того, как староста группы Иван Кисляков хлопнул ее по спине и пробасил:

– Эй, гражданочка, время не ждет. Целина нас с тобой зовет. Тот, кто первым будет в строю, поймает удачу свою. Записываю тебя, Манька, в первый список.

– В какой список? – насторожилась она.

– В список целинников! – ответил он, показав ей лист с фамилиями. – Пишу?

– Нет, подожди. Я должна посоветоваться с родителями, – Маруся покраснела.

– Я знал, что ты, Оболенская, – атавизм, пережиток прошлого, как и старикашка в пенсне, который тебя тут пропесочивал, – Иван изобразил профессора, покрутил у виска и побежал агитировать других студентов.

Маруся посмотрела ему вслед, подумала:

– Таких, как Иван – миллионы, а Передольский – один единственный. Дружбой с таким человеком нужно гордиться. Он – кладезь истории. Я обязательно встречусь с ним, обязательно.

О правильности своего выбора Маруся не пожалела ни на секунду. Ее огорчило лишь то, что судьба отвела им на эту дружбу слишком мало времени – три года, которые пролетели, как миг…

Закрывая глаза, Мария Львовна видит себя входящей в кабинет Передольского. Профессор поднимает голову. Его лицо озаряет улыбка. Он встает, подходит к ней, целует руку, берет под локоток, усаживает за свой стол, отходит в сторону, скрещивает на груди руки и разглядывает Марусю издали. Ей кажется, что сейчас зазвенит звонок, и она так и не узнает, зачем он ее позвал.

– Вы очаровательная барышня, Маруся, – голос Передольского пронзает тишину. – Но я позвал вас сюда не для того, чтобы говорить комплименты. Я хочу вам рассказать про другую Марусю, Марусю Оболенскую – неожиданную любовь художника Василия Поленова. Они познакомились в Риме, в доме академика Прахова. Маруся пришла туда с сестрой Екатериной Алексеевной Мордвиновой и Саввой Мамонтовым – известнейшими по тем временам людьми, чтобы посмотреть эскиз картины Поленова «Христос и грешница». Тогда-то и произошло между молодыми людьми нечто фантастическое: в их сердцах вспыхнул огонек любви. Я говорю об этом с уверенностью, потому что в ту пору, а это был 1872 год, Поленов написал своему другу Илье Репину вот такие строки: «художник, пока работает, должен быть аскетом, но влюбленным аскетом и влюбленным в свою собственную работу, и ни на что другое свои чувства не тратить… впрочем, я, может быть, вру. Иногда наоборот совсем бывает, а дело только выигрывает».

– Откуда вы все это знаете? – спросила она тогда.

Он приподнял пенсне, улыбнулся, проговорил с нежностью:

– Милая моя девочка, осмелюсь напомнить вам, что я – профессор, поэтому должен знать по возможности все. По возможности… К тому же, мне симпатичны эти люди. Думаю, что и вам будет интересно побольше узнать о них.

Она кивнула. Он водрузил пенсне на место, скрестил на груди руки, продолжил свой рассказ:

– Итак, Поленов и Маруся встретились и полюбили друг друга. Не влюбиться в Марусю было невозможно. Она была душой римско – русского кружка. Живая, непосредственная, веселая. Она пела, танцевала, декламировала. Ей было восемнадцать, Поленову – двадцать восемь. А вам, барышня, сколько? – Передольский так резко выставил вперед руку, что Маруся вздрогнула и выпалила скороговоркой:

– Мне? Мне уже девятнадцать.

– Значит, вы римскую Марусю пережили, – Передольский улыбнулся, снова скрестил на груди руки. – Живите долго, милая барышня. Такие люди, как вы, должны долго жить. Вы – светлый человек, добрый. Я это вижу. Не потому, что на носу у меня пенсне, а потому, что сердце мое все видит и понимает. Мне достаточно один раз взглянуть на человека, чтобы понять, каков он…