Александра Родсет - Погода в апреле. Стихи и переводы

Чувствую себя испорченной.
Очень.
Очень.
И дело не в том,
о чем вы подумаете наверняка,
просто
там, где другие видят
божий почерк,
я вижу сюжет
для мистического боевика.
Я специально затачивала
разум
острым.
Училась писать,
придумывать историю и конфликт.
И всякая жизнь,
от рождения до погоста —
лишь глина в руках маньяка —
лепить, лепить.
Конфликт и сюжет,
и в строку – любое лыко,
я к этому шла
и столкнулась к лицу лицом —
готово.
Испорчена.
И что мне особенно дико —
еще через уровень
это зовут «творцом».

У взрослых разумных людей
не принято
обращаться в повелительном наклонении:
«Брось бяку!» – или —
«Не наступи, здесь грабли!» – или
«Не рули на встречку!
Секунда до столкновения!»
Именно поэтому, общаясь с людьми моложе,
то и дело шокируюсь, подбирая
банты у чепчика —
они еще не такие, им еще можно
думать, будто им все понятно и все известно,
врываться, вмешиваться в чужие судьбы,
пока не дошла бессмысленность этой затеи,
и верить, что от этого лучше – будет,
и не понимать, что души, бывает, стареют
куда быстрее своих вместилищ.
У взрослых разумных людей,
которыми они станут,
для такой ерунды уже недостанет хранилища,
и законы кармы вдруг против них восстанут,
и некоторые – положим, не все, многие —
станут похожи на прочих, которых знаю.
«Ты едешь на встречку?
Хочешь моего мнения?
Что же…
Это твой выбор. Я его
уважаю».

Возможно…
я бы выкинула белый флаг,
но, к сожалению,
я ни с кем не веду войну —
это значит,
всем плевать на мою победу
и поражение,
на попытку справиться —
или на неудачу.
Я бы выкинула белый флаг —
пожалуйста,
я сдаюсь. Покормите меня
кашей манной,
и помните, что по каким-то конвенциям
с пленными
обращаться следует бережно и
гуманно.
Я бы выкинула – да он
никому не нужен.
Не нажила ничего, зачет по врагам —
и тот на двойку.
Это значит, пора
пореветь в подушку,
а потом взять и выкинуть
белый флаг.
На помойку.

Я научилась
совсем по тебе не скучать,
себя не обманывать,
будто вот-вот позвонишь,
забыть, что за музыку
требуется включать,
когда до безумия
режет по нервам тишь,
забыть все хорошее.
Собиралась-то все плохое,
но вот незадача —
они оказались рядом,
и все, что в душе
было связанного с тобою,
погибло, как Моцарт —
оно отравилось ядом.
Погибли печали,
и радости, и волнения,
на рваную душу
я ставлю теперь заплаты —
на стойкость,
достойную лучшего применения,
на верность,
достойную лучшего адресата,
на нежность —
ее «до востребования», в конверте,
куда-нибудь
к чертовой матери бандеролью,
и если б не это
стойкое чувство смерти,
я очень была бы рада
отсутствию боли.

Доживём до зимы
и растопим её в ручейки
от горячности рук,
от светящихся ласковых глаз,
и растают снежинки,
летящие, как мотыльки,
на огонь, разожжённый
для нас, и из нас, и про нас.
Ни единому ветру,
несущему злую метель,
не нарушить тепла,
не развеять твердынь и преград,
потому что у нас и для нас
будет вечный апрель
за один безусловно напрасно
пропущенный март.

Не понимаю, за что пострадал Галилей —
Вертится Солнце или Земля вокруг Солнца,
В центре Вселенной есть только один человек,
Возле которого всякое сущее вьется.
Только один и, конечно, у каждого свой
(И хорошо, если не многочисленно-общий),
Только один. Время суток, когда он со мной,
Я называю рассветом, а прочее – ночью.
Только один, словно клином на нем сошлось,
Сопротивляюсь – но крепко запуталось сердце.
Дайте мне точку опоры – я сдвину ось
К чертовой матери. Прочь.
Хоть куда-то деться.
А Галилей сквозь века мне помашет рукою:
«Не отвертеться. Солнце – оно такое».

Есть имя, я пробую его на вкус,
перекатываю между языком и губами —
отрицала в себе наличие чувств,
получила ожог о своё же пламя.
Есть имя. Перестала сама себе врать,
перестала хранить это внутреннее молчание,
когда поняла – устала скрывать —
мне нравится имени твоего звучание.

Повторять, повторять, говорить о тебе
с каждым, кто хочет или не хочет слушать,
шептать его в беззвучной мольбе —
не любить тебя
было бы много лучше,
разумнее, правильнее, и кроме того,
не так мучительно безнадёжно,
но поворот с указателем «бы»
пройден. Обратно уже невозможно.
Ласкать уменьшительно каждый звук
в единственно доступном прикосновении —
губами к имени – словно вдруг
оно не яд, а благословение.