мы не ведали, как обернутся дела и слова.
Полагали, что плачет с оторванной лапой кузнечик.
Он и вправду рыдал. Даже голос, бедняга, сорвал.
Там где солнце ложилось в обнимку с мальчишкою рыжим,
а соседка при всех пострелёнышу: «Шобы ты сдох»,
но в молитвах Всевышнему: «Господи, сделай, чтоб выжил!
Напои, накорми, отложи кислорода на вдох».
Только битые жизнью с лихвой дураки и дороги
друг без друга ни шагу, повязаны общей бедой…
Уместилась лихая судьба в обезличенный логин,
в желтизну фотоснимка, где мама была молодой.
эта девочка, что отмотала достаточный срок
Полигон для событий в графе ежедневника чист,
дни рождений в своей череде всё важней и важнее.
Значит я неизбежно и как ни прискорбно, старею,
констатируя с горечью: «Ну и фуфло сценарист!»
Электрический чайник случайно поставлю на газ,
снова спутаю парки Карелии с морем в Корее.
Это первый звонок на спектакль с названьем «старею»,
впереди исполнение роли, поклон на заказ.
Как подачку швыряет мне осень кленовый пятак,
хмурит озеро лоб недовольно морщинами-рябью.
И уходит старуха раскрашенной, яркой, но дряблой,
проворчав напоследок, что всё в этом мире не так.
Раздражает сосед – выпивоха, позёр, балагур.
И зовёт одиночество ночью бродить по аллее.
Это значит, что я суетливей, чем раньше, старею.
С данным фактом поделать, увы, ничего не могу.
Если где-то в небесных потоках мне видится рай,
если нитка зависит внизу от воздушного змея —
это я, ностальгией раздавлена, тихо старею.
Королева роднее и ближе, чем Герда и Кай.
Где невежество мясом на голых костях наросло —
обнуление, как ни забавно, в соседстве с любовью.
Принимаема кругом друзей клоунессой любою,
эта девочка, что отмотала достаточный срок…
post mortem tunc tua non sunt…
Не пригнувшись, не достать до небес,
не подпрыгнув, не познать катакомб.
На кого петлю́ накидывал бес,
тот нешапочно и с Богом знаком.
Невесомая летаю во сне,
а под утро, взгромоздившись на стул,
замечаю, что рубец покраснел.
От верёвки, видно… Значит расту.
За патронами – ни свет, ни заря
отмечаться. Вся ладонь в номерах.
Тридцать первой посчитайте меня:
я стреляю не за совесть. За страх…
«Победили беспризорность и грязь.
Строго в будущее верным путём», —
пред боярством хорохорится князь,
да несвежие кальсоны на нём.
Да зачитаны указы до дыр,
и лохматится сафьян голенищ.
Скоморохи обжимают лады
в окружении голимых дурищ.
Кока-кольный перезвон на Руси
заглушает колокольный набат.
Как всегда, тому, кто больше просил,
достаётся от хозяйских лопат.
Ох, прописаны законы хитро́.
Крикнешь «дышло», а в ответ – по морда́м.
И вздымается, как юбка Монро,
целомудренность гнилых пуритан.
А куда ни ступишь – стёкла да хлам,
обнимает то ли друг, то ли тролль.
И ломает спину напополам
взгромоздившийся на плечи король.
Где фундаментом киты для слонов —
ненадёжно равновесье Земли.
Где смешливых да лукавых полно —
обострённо в подреберье болит.
Руки ко́ротки, а ноги длинны.
Ограничены суровым шнурком.
Только в мыслях – за пределы страны
в полуприсядь, на коленях, ползком.
Так и шастаем в расщелинах скал,
гордецы, считая дни да часы.
А кого из нас Господь приласкал,
тот жалеть себя вовек не просил…
Под ногами ложь как мартовский наст.
Вижу девочку: лицо, будто мел.
Поклониться б ей – так гордость не даст,
а покаяться – язык онемел.
Солнце щурилось манерно,
был закат багряно-рыж.
Многослойная фанера
облетала мой Париж…
Хорохорился волчонок:
«Кто тут с нами не знаком?
Всё с братишкой нипочём нам,
лес под жёстким каблуком!»
Жизнь – фортуна, Бог – случайность.
Я – рулетка в казино.
То на чёрное – с печалью,
то мне красное дано.
Раз отмерю, семь отрежу,
дважды Стикс переплыву.
Кто во сне летает реже —
много чаще наяву.
Сенька шапку нахлобучит,
шмыгнет в сени чёрный кот.
Ничему судьба не учит.
Всё течёт наоборот.
Скачет мальчик босоногий,
только раки так же вспять.
Время нанотехнологий,
мне – доклады через «ять»…
И меня тут как прошило:
жизнь собачья, значит – бой!
Я ж навроде стаффордшира:
хоть скули, хоть волком вой.
Прихватив судьбу за горло,
предлагаю обменять:
«Независимой и гордой
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу