Слышишь – колокол очнулся
у Святых Петра и Павла.
Звёздный атлас покачнулся —
в руки яблоко упало.
Значит, предыдущих восемь
умерли в своих постелях,
и домой вернулась осень —
время думать о метелях.
«Где размазаны капли – катит мутный поток…»
Где размазаны капли – катит мутный поток.
Где великие цели – важен только итог.
Где случаются волки – появляется страх.
Где не знают о небе – говорят о деньгах.
Где опустятся руки – протечёт потолок.
Где кончается выдох – начинается вдох.
«Сплю – не сплю, еженощно…»
Сплю – не сплю, еженощно,
как слепого коня,
одноглазый извозчик
погоняет меня.
И по торной дороге
с песней из-под дуги
волоку свои дроги
и считаю круги.
Всеми звуками своими
необъявленной войной
Ваше дьявольское имя
тяготеет надо мной,
как разлука над порогом,
как над жаждою вода,
как над путником дорога
и Полярная звезда.
Мне бросило в ладонь
калиновое лето
кровавую щепоть
раздавленных сердец,
как из колоды лист
червонного валета
или бог весть куда
билет в один конец.
Кто осенние астры
окатил из ковша
чёрной кровью пространства
так, что в пятки душа?
Кто в ночной палисадник
внёс тревожный фонарь?
Чей рысак и чей всадник?
Чьи царица и царь?
«В холодном парке ворожея…»
В холодном парке ворожея
пробормотала мне уныло:
– И на твою, красивый, шею,
неровен час, наварят мыла.
Оставь пустое – не забыли,
за малым руки не дошли.
До сроку с миром отпустили.
Спеши, пока не сволокли.
«В неверном свете ночника…»
В неверном свете ночника
что можно знать наверняка?
Что речь, как русская верста,
немногим – песней на уста.
Что старый спор добра со злом
не надо делать ремеслом.
«Отлегло – и не хочется…»
Отлегло – и не хочется
за порог выходить.
Серый вечер волочится,
как суровая нить.
Молью трачено давнее
душ случайных родство.
Новый год. Ожидание
Рождества. Рождество.
«Человек бежит по снегу…»
Человек бежит по снегу
и подтаявшему льду.
Человек спешит к ночлегу,
держит время в поводу.
Я по берегу хожу
и вослед ему гляжу,
сам себя не понимаю —
чем при жизни дорожу?
«Вопроса нет: иметь иль не иметь …»
Вопроса нет: иметь иль не иметь —
карманов не оттягивает медь.
Высок и тощ. Никак не датский принц.
Чужак в толпе бойцов за главный приз
любой ценой. Достаточно любви.
И всё-таки – to be or not to be.
Наши нелепые ссоры
пусть порастают быльём.
В чашки простого фарфора
сизого чаю нальём,
бросим на стол карамели
россыпью – что уж мудрить?
После пусть скажут: умели
люди счастливыми быть.
Не парии, не уроды —
забывшие отдых и труд,
ревут, обезумев, народы,
как сильные воды ревут.
Ты прав оказался, Исаия.
Ты нас угадал до конца.
В который пирует косая,
и крови не видно конца.
Словно отрок наследный,
обречённый на власть,
этот лебедь последний
предназначен пропасть.
Он неслышно и гордо
канет в зиму, как дым
исчезает. И город
не заплачет над ним,
Мы с тобою обманулись —
так бы чаще, милый друг.
Гуси-лебеди вернулись
в мутноглазый Гомеюк.
Будут белые одежды
и омытые дождём
босоногие надежды,
что, авось, не пропадём.
«Погасит люльку пастушок…»
Погасит люльку пастушок
и спустится в долину,
сыграет зорю петушок,
и утро выгнет спину
с улыбкой вещего кота
из дядюшкиной сказки,
и не случится ни черта,
достойного огласки.
Грязи дольней дороги
жирно льнут к сапогам.
Худо, если в итоге
даже званым гостям
не откроется толку
ни в делах, ни в словах,
как голодному волку
в прошлогодних следах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу