Валерий Дудаков: Избранное III

Всё выцвело и ветер сдул следы
Златого слишком щедрого богатства,
Растраченного вмиг, где ж ноябрю угнаться
В скупом его обличье наготы

За свежестью цветного сентября,
В унынии немом
беспомощно простёрли ветви руки
В прощанье с летом, до сердечной скуки
Они готовы грезить о былом.

И вспоминать чреду прельстительных затей,
Игр солнечных лучей
на синеве пространства,
Но в смене всех времен
природы постоянство
Вновь возвратит им радость летних дней.

Притуманились дали,
запутался, высох бурьян,
Непромытое небо запрятало тусклое солнце,
И срывает последние листья,
расхристан и пьян,
Беглый ветер, скребётся
дождями косыми в оконца.

Сколько ждать без одежды
прогнувшись деревьям снегов,
Сколько кутать стыдливо
тела в клочьях мёрзлых туманов,
Где проглянет надежда
от злых и сухих холодов
Залечить нанесённые осенью свежие раны?

Заморочат шальные метели, пурга отпоёт,
И со стоном укроет в снегах,
чтоб не выдуло душу,
И отправит увядшую осень
в прощальный полёт,
Чтоб на ясном глазу
лучше зори с закатами слушать.

Распогодит декабрь,
мелко выгладит русло реки,
Вновь прибрежной полоске
её отливать серебрами,
И избавит пришедшие дни от осенней тоски,
Вот уж с севера вышла зима
и крадётся за нами.

Пусть безмолвием дышат поля,
в тишине отдохнут,
Под тяжёлой периной
им сны будут сладкие сниться,
И хрустальные зимы
над миром высокие своды сомкнут,
Чтоб весна в благодати пришла,
окропив всех живою водицей.

Что за темень,
лишь светят глазницы оконных огней,
В полусонных пространствах
седых паутина повисла,
И прочертятся синими знаками
тайного смысла
Отраженья в оранжевом свете
ночных фонарей.

День проснётся, мелькнёт,
сквозь ладонь просочится в песке,
Словно смена бессчётная
станций шальной электрички,
Так летят, как во сне,
проживаем по старой привычке,
Не оставив следов
иль заруб на дверном косяке.

Скоро ль белый покров
принесёт нам душевный уют,
Так растрачено золото осени, ветер развеял,
И мороз не торопится,
словно в долгу перед нею,
Но снега подменили туманы, стеною встают.

Всё ж молчит, ускользнув, горизонт,
нем глухой небосвод,
Долгожданных сигналов зимы
осень не посылает,
Может где и крадутся метели,
но кто его знает,
В кои сроки закружат они
свой земной хоровод.

Мне трудно оценить Ваш общий вклад,
В патетику не впасть на случай всякий,
Но пласт, тот что Вы подняли, Костаки,
Полвека уж склоняет мир на всякий лад.

Так кажется легко и просто было сочинять
Все эти треугольники,
квадраты и пересеченья линий,
С времен доисторических,
для коих Плиний
Младенец сущий,
как и сверстников его блистательная рать.

Ну, треугольники, они Египта пирамид
Наследовали ясность зримого пространства,
Средь странствий всех земных
и мира постоянство,
Фигура их в основе мироздания лежит.

Да что квадрат, он примитивный и простой,
Шутя, любой ребёнок обозначить может,
Но как он многозначен, запредельно сложен,
Начертан будучи Малевича рукой.

И были времена,
где путь казался прям и прост,
Искусство новое хотя рождалось
в трудных муках,
Кульбин брал с честью генеральской
на поруки,
А Ларионов примерял к нему
«Ослиный хвост».

«0,10», «Магазин», «Трамвай»
и проч. вскружили белый свет,
Доступными являя их творцов желанья,
И рушился порядок мирозданья
Для тех,
кто реализму дал торжественный обет.

С мешком, где деньги – Ариадны нить,
По левым Федерациям
склонялся Татлин храбро,
Разбрасывая их, как «Сеятель» у Шадра,
Чтоб новые ростки
в искусстве оплодотворить.

А далее – запрет, молчок, и Ваш, Костаки,
верный угол зренья
Смыл с авангарда с прочею трухой
Кликушества позор,
бессмысленность и ложность обвинений,
Впустив в искусства мир и сложный,
и большой,
Явив его себе и всем другим на удивленье.

Отмыты вновь под слоем клеветы
достоинство и честь
Содружества имён, в анналах быть их право,
Никто не кинет камень в Вас за это,
Боже правый,
Спасибо, не примите лишь за лесть.