Борис Херсонский - Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна

В жизни всегда есть место подвигу – тема пионерского сбора.
В жизни всегда есть место подлости – до предела и до упора.
В жизни всегда есть место магии бабке с яйцом да свечкой
В жизни всегда есть место сверчку, хотя бы за русской печкой.

В жизни всегда есть место, как в сельском клубе на старом
скучном фильме грошовом, никому не нужном и даром.
В жизни всегда есть место всем и всему, что тебе угодно.
В жизни всегда есть место любви, и это место свободно.

Разбаловали нас, надо бы с нами построже…
Под потолком пустые слова кружатся, как мертвые мухи.

Нас чуть-чуть не посадили. Мы едва не сбежали.
О наши тупые головы Моисей сокрушил скрижали.
Не для того пролетарии убили и съели отца,
чтоб плясать еврейские танцы вокруг золотого тельца.

и то ужасно, телец из меди, хоть позолочен,
натуральный фальшак, а Божий храм заколочен,
там склад зерновых, там ходит амбарная мышь,
там колен не преклонишь и спину не распрямишь.

Ничего не случилось с нами, а было близко,
топтуны ходили за нами, под подошвами было склизко,
и не то, чтобы небо прогневалось, но дождичек моросил
по мере убогих осенних небесных сил.

например отменная готика снаружи все как всегда
башенки контрфорсы горгульи химеры вода
при сильном ливне низвергается через пасти
чудовищ которыми славны немецкие города
апостолы с облаков забрасывают рыболовецкие снасти
ловцы человеков никому не приносят вреда

но внутри соборы пусты ни одной души
никому не скажешь иди и впредь не греши
даже падшие женщины к иконе не припадают
даже нищие здесь не собирают положенные гроши
даже скорбящие закусив платки не рыдают
даже корыстные патеры не подсчитывают барыши

потому что счеты закончены стекла закопчены
витражи частично утрачены с огромной пустынной стены
глядит ужасная маска на заезжую пару
исполненную чувств растерянности и вины
присматривающуюся к пустынному готическому кошмару
уцелевшему чудом во дни второй мировой войны

к тому же у входа склоненный Господь Иисус Христос
поддерживает солдата в каске – Господь не задает вопрос
за что погиб этот немец на фронте восточном или
на западном где как известно меньше советских берез
но чаще бомбят вернее раньше бомбили
а нынче в других местах бомбят и тоже всерьез

Из разрушенной церкви Св. Йогана в церковь Св. Фомы
катит в тачке кости плюс остатки гроба из цинка
старый сторож – как будто бы из тюрьмы
выпускает старого Баха – виниловая пластинка,
затем – цифровая запись, затем – в мировой сети
душу-музыку Баха каждый может найти.

Старый сторож кричит: эй, интендант!
Открывай ворота, впускай постояльца!
Я привез тебе Баха! Здесь жил такой музыкант —
на каждой ноте оставил свой отпечаток пальца.
Носил кучерявый парик, голландский фасон,
потом его открыл еврей Мендельсон.

Мендельсон открыл, а я, как видишь, отрыл,
я привез домой старика, по месту работы – квартира,
Война завершилась, теперь здесь глубокий тыл,
советская оккупация, все стоят на защите мира,
всюду – танки, военные, пулемет, автомат, наган,
что тут делают старорежимные хор и орган?

Открывай, интендант, я привез тебе Баха, теперь
он будет спокоен, в алтаре, под большою плитою,
я привез тебе Баха, не медли, открой ему дверь,
нам всем еще жить и жить у советских солдат под пятою.
Нам всем стоять по струнке и ходить по прямой.
Открывай, интендант, я Баха привез домой.

Не жилец в этой стране. Слишком хорош для нее.
Носится с собственной совестью, словно с писаной торбой.
Говорит – бессознательное определяет небытие,
гордится меленькой комнаткой, как гомункулус – колбой.

Он и есть гомункулус, из алхимических недр,
выращенный для кунсткамеры, на потеху зевакам,
нашей березки ему милее ливанский кедр,
к условиям жизни он относится, словно к условным знакам.