Марк Тарловский: Стихотворения

Когда холодная тревога
В груди косматой завелась,
Почтовым голубем от бога
Комета вещая неслась,

И светлой падала струною
На напряженные моря,
Предусмотрительному Ною
О горнем гневе говоря.

А он, далеко от ночлега,
Без устали, спешил пока
Благословенного ковчега
Крутые вывести бока.

И глядя вниз нетерпеливо,
Уже надеялся Творец
На мир греховный и строптивый
Пролиться карой наконец.

И пред небесным водоемом
При свете ангельской свечи
Совал в замок, ругаясь громом,
Плотины ржавые ключи.

Июнь 1921 - декабрь 1925

Столица- идолопоклонница,
Кликуша и ворожея, -
Моя мечта, моя бессонница
И первая любовь моя!

Почти с другого полушария
Мне подмигнули, егоза,
Твои ворованные, карие
Замоскворецкие глаза -

И о тебе, о деревенщине,
На девятнадцатом году
Я размечтался, как о женщине,
Считая деньги на ходу;

А на двадцатом, нерастраченный,
Влюбленный по уши жених,
Я обручился с азиатчиной
Проездов кольчатых твоих,

Где дремлет, ничего не делая,
Трамваями обойдена,
Великолепная, замшелая,
Китайгородская стена,

И с каждым годом все блаженнее,
Все сказочнее с каждым днем
Девическое средостение
Между Лубянкой и Кремлем…

Я знал: пройдет очарование,
И свадебный прогоркнет мед -
Любовь, готовая заранее,
Меня по- новому займет,

И я забуду злое марево,
Столицы сонной житие
Для ярких губ, для взора карего
Живой наместницы ее.

1928

Упорная всходит луна,
Свершая обряд молчаливый,
Подъемля и руша приливы,
Над морем проходит она.

Давно ли ты стала такой,
Пророчица глухонемая?
Давно ли молчишь, отнимая
У моря и сердца покой?

Две силы над нею бегут,
Подобные вздыбленным гривам:
Одну называют приливом,
Другую никак не зовут.

В то время, как первая бьет
О скалы, не в силах залить их,
Вторая, в мечтах и наитьях,
Бессонное сердце скребет.

Навеки плененный луной,
Бескрылый, в усердии пьяном,
За нею по всем океанам
Волочится вал водяной.

Но там, где кончается он,
Споткнувшись о гравий прибрежный,
Другой нарастает прилежно
И плещет в квадраты окон;

И, в нем захлебнувшись на миг,
Под знаком планеты двурогой,
Томятся бессонной тревогой
И зверь, и дитя, и старик…

Два вала вздымает луна,
И оба по- разному явны,
Но правит обоими равно,
Естественно правит она.

1929

За надрывным Карадагом
Гриф распластан рыжеперый,
Смертью праведной и спорой
Угрожающий бродягам.

А бродить не всякий может
По разъятому вулкану,
И, когда я в пропасть кану,
Рыжий гриф мой труп изгложет…

Это было: рвань сандалий,
Сгустки крови на ладонях,
Отклик стона в гулких доньях
Лавой ущемленных далей,

Рожь изъеденных тропинок,
Скрежет зыблемых карнизов,
А вверху - крылатый вызов
На неравный поединок.

Эту битву всякий знает,
Все над пропастью мы виснем,
Некий гриф беспутным жизням
О судьбе напоминает.

Сквозь года, сквозь тучи зрячий,
Смотрит хищник терпеливый
На приливы и отливы
Человеческой удачи.

Он с паденьем не торопит,
Он спокоен, потому что
Виноградный сок Алушты
Будет неизбежно допит,

Потому что мы летаем
Только раз и только книзу
И беспамятному бризу
Клок одежды завещаем.

1929

А писем нет… И Вам неведом
Владеющий почтамтом рок.
За завтраком и за обедом
Вы ждете запоздалых строк…
О как медлительно, как туго
Ворочаются пальцы друга.
Не снисходящего к письму,
Глухого к счастью своему!
Но, слогом не пленяя новым,
Склоняя Вас к иным словам,
С приветом, незнакомым Вам,
Нежданное я шлю письмо Вам,
И сердца неуемный бой
Глушу онегинской строфой.