Олег Асиновский - Стихи

Капут капутыч от Бога при —
шел с приз —
наками своими и приз —
вуками, и за —
корючками пышными своими с зай —
чатиной, зайчатиной и за —
городил собой ночку темную, и зас —
тал в живых мо —
нету зме —
евидную, змеевидную на мес —
те пилюли пилюлевны мочегонной.

Лезет, лезет через вось —
меро белолобых са —
ней вор —
чун, ворчун на са —
довую из —
городь, сре —
ди ночи он проснулся, из —
вергнулся он из сре —
ды воров, воров.

Малолетка манером, ма —
нером живым ма —
тушку, матушку свою, Гру —
шу Ивановну, ца —
рицу не —
бесную, делил, де —
лил на груп —
пы учеников своих не
де —
сятью пальца —
ми,
а
де —
сятью извилина —
ми,
а
повесился, повесился на
сосне.

Настоящий бриль —
янт, брильянт иль
особинка его бас —
ком, баском го —
ворит в гос —
питале полевом с ба —
раниной, да с ба —
лыком осетровым, да с горь —
кими пи —
люлями, да с гор —
дыми пипулями, пипулями.

Облаяла сот —
ника, сотника солнечная со —
баха, собаха, от —
шлепала его, от —
далась его во —
ле, разожгла плоть его и хоть
его, чудо, чу —
до как хо —
рохорится хо —
роший китаец Прохор, Прохор
во время чумы
и вообще.

Погремушка красна, крас —
на на рас —
свете, черным, черным мо —
нахом она живет на мо —
розе с неприятельницами, непри —
ятельницами сво —
ими, как вод —
ка в при —
роде дневного, днев —
ного гнева.

Разнюнились, разнюнились боб —
ры, сразу нескольких арийцев, арийцев об —
легла федорина по —
хоть, об —
ложили боб —
ры больного помидорамичернымипо —
фидорами, по —
вернули боб —
ры, бобры здо —
рового неровню, не —
ровню на другой бочок, как до —
гиню, догиню в красной фигне.

Скоростью, скоростью ма —
лой, столь же не —
ожиданно, сколь непри —
ятно, ма —
ма, мама нес —
кладная, нес —
казанная грус —
ти свои и гру —
бости свои от —
правила, отправила, не —
вестные свои, на ма —
терное, матерное по —
боище сыну сво —
ему, русскому, русскому, по —
хожему на отца сво —
его, еврея, еврея, перетрогали сын с отцом
пестики пистолетовичи свои
и святых на запятых своих,
тыкали, тыкали
маму, балбесы,
местоимением, место —
имением шестикрылым, как бе —
сиху, бесиху на Хулыме.

Тарабарская, тарабарская грамота
на Богу равной
бумаге,
будь то
Нажим Иванович, Нажим Иванович
иль рисовка
его свино-совиная
пред во Христе Карабасом, Карабасом,
все это — кар-р-р-р в крапинку,
все это — шепот, шепот, но
не дыхание, не дыхание,
не карательные органы,
все это робкие
воробушки, воробушки, но
не жиды, не жиды.

Убереглась, убереглась мольба
от немольбы,
вмешала, вмешала Колю, отрока, отрока
в еврейский быт,
в опасное дело,
поберегся, поберегся акающий Колян
от окающих филистимлян,
а от чертовщины,
как от жизни черпал, черпал,
с женщинами не спал, но мужчин ел.

Фу-ты ну-ты
юный козлист, пуделист
разрывает, разрывает на себе родительские путы,
он одинок, как перст, он мускулист,
вроде бы книзу
он расширяется, расширяется, копытца его
унизаны перстнями,
джемпер его,
как джейран, нюнями, нюнями его
облит, ибо
интимничает, интимничает козлист, пуделист
с бобылем, с бобылем,
дело бобыля — правое,
воет, воет дело,
как тело с углем,
как двое с рублем.

Хвать, хвать — уже черта,
а не узелок на манер
банта, а не
макаку, не макаку,
не жизнь чертову
русалка,
кусалка, кусалка
вяжет, как Ной
над волной, а,
например,
нежизнь, нежизнь
Христа
иль жизнь, жизнь
Христа
не вяжется с отсебятиной, с отсебятиной
никак, никак,
как, как
рак в его больной.

Цапку Кацаповну Цацу о двух, о двух
окошках,
ладошках, ладошках
Русский Дух,
Вкус Обоняньевич Слух
бликами, бликами,
матерными речами,
остроносыми пиками, пиками,
опоясанными мечами,
к Ван Гогу от себя отпихнул, отпихнул,
Русский Черт,
и Ван Гог с ней притих
между теней вечор, вечор.

Чересчур суп горяч,
соль горяча, горяча
в нем днем,
а кляча горяча, горяча
в нем ночью
с птицей-окунем,
с рыбой-грачом,
одна-одинешенька,
одна одинешенька
сразу по разу с ними двумя,
как с густой фамилией Божье имя,
а никак с густой фамилией Божье имя.