Наталия Логинова: Любовь, смерть и другие неприятности. 2006–2016 в стихах

Ну что же ты всё
молчишь, мой ребёнок, ну что же ты всё
молчишь?
Быть может, тебя
провожает в потёмках какой-то нахальный мальчиш?
А может во сне ты в мечтах своих где-то летаешь,
но страшно — с крыш?
Ты скажешь, что пишешь, но
я же всё слышу
и слышу, как ты молчишь.

Ох детка,
ты так хороша бесподобно, что мне даже как-то с тобой неудобно, ведь ты же всё знаешь: лишь тронешь да глянешь — и сдасться готов тебе в плен кто угодно.
Малыш, кто же нужен тебе — милой крошке, такой безнадёжно обманчивой кошке; нежна, грациозна, но взглянет серьёзно — и вспомнишь про гены её… только поздно.
Когда надоест все, когда станет пресно — рискни, поиграй со влюблённой Невестой, она и мила, и нежна, и роскошна, но только обидь — тебе жить станет тошно. Пускай ты не веришь, что это возможно,
но в платье прекрасном запрятаны ножны.

Ну что же, горький свет, смертельный яд,
идёшь, а вслед всегда глаза глядят,
живёшь как порох, только дай огня,
и не таясь — и даже не тая,
сводя с ума себя да и других,
пускаясь жить, как будто белый стих писать и, мотыльков к себе маня,
любимой будь,
хорошая моя.

Можно писать о тебе: люблю несчастных.
Утешаю других — с пятницы по субботу
(на неделе они
заняты новым делом).
Я
готовлюсь к новой порции боли.

Перевести бы в деньги — была бы Крезом,
перевести бы в счастье — купалась в счастье!
Кто записал наверху в собиратели сказок,
историй, сюжетов, эмоций
и просто
веры?

В сумерках леса
рыскают новые звери,
ищут целебный мох, заживляющий раны,
полнолуние. Две чашки, вскипевший чайник.
Не ждёшь, но знаешь — скоро в дверь постучатся.

Спасибо
всем тем
кто меня
по ночам
иногда
обнимает
и дышит мне в ухо,
Спасибо всем тем,
кто не верит речам
чужим —
и поёт,
пускай нету и слуха.
Спасибо всем тем,
у кого где-то там
в глазах или сердце
стучит бой шаманский,
и рвется, и бъется, и пенится гам,
в крови закипевшей, безумный и адский,
такой —
что ночами уснуть не дает,
а днями — и жить,
так привольно, спокойно,
такой, что твердят —
пропадет,
пропадет,
и сгинет… а ты
отвечаешь: достойно!

А я вполне себе писатель.

А я вполне себе поэт,
зануда, нытик и мечтатель,
и это — только в двадцать лет!
А что же будет в тридцать, в сорок?
Быть может, я пойму спросонок —
таланта не было и нет?
Быть может, я вполне бездарна?
Быть может, публика права?
Не будет мига торжества,
меня осудят полноправно,
и этим кончится тропа.

Начнётся жуткая тоска…
Нет, я уж лучше попишу,
у вас совета не прошу,
ведь здесь не может быть советов —
поговорим о том, об этом,
а будет всё, как я решу,
и все мы это понимаем.
Нам кажется, что что-то знаем
мы о себе и о других,
и тем внезапнее досада,
когда «ему писать не надо»,
а он ваяет свежий стих.

Ведь говорилось это где-то,
что у бездарного поэта
в томах словесной шелухи
найдутся чистые стихи…
Кого-то помнят только строчкой,
и пусть она и одиночка,
но он мечтал и он писал.

А значит — к чёрту! И за дело.
Пускай ступаю я несмело —
Не падал — тот, кто не шагал,
Не ошибался — кто не делал.

Завтра утром — на вокзал,
рюкзаки и чемоданы,
едем поздно или рано?
опоздал — не опоздал?

Завтра поезд, стук колёс,
не сидится и не спится,
вечно дует, проводница
продает скорей бельё.

Завтра — вечер, фонари,
подъезжаем? приезжаем?
вновь вокзал. Нет, мы не знаем,
мы впервые здесь одни.

Будет Город, будут лица,
невозможно не влюбиться,
этот воздух будет сниться,
когда всё уже пройдет.

Это — завтра. А сегодня —
страх, что это не случится,
что останемся в столице,
поезд вновь без нас уйдёт…

В половину восьмого я приеду
в уставшем вагоне,
ты встречай меня там,
на перроне.
И только попробуй не встреть.