Наталия Логинова: Любовь, смерть и другие неприятности. 2006–2016 в стихах

Кто я — класс или вид?
Многочастный гибрид, и точнее тут вряд ли кто определит,
я и бархат, и плед, я и кожа, и плеть,
и не вам говорить, что мне дальше хотеть.
Я и слезы, и смех, и невинность, и грех,
я смертельно одна — обойдусь без вас всех,
и не ваша вина, в том, что чаша до дна
мне налита тяжёлой рукой;
не тревожьте покой, ведь ваш сон и покой — это всё,
что осталось от жизни такой.
Я не лучше, чем вы,
и не хуже, чем вы,
мы внебрачные дети бездомной страны,
не глупы, не дурны — никому не нужны, мы не чувствуем даже вот этого «мы».
Жизнь идет чередом, повернитесь кругом,
и вот здесь украдём, а чуть раньше соврём
пусть самим же себе, поколение «не» —
лишь секундой в веках,
моросящим дождём…

Не считай чужих ошибок,
жизни не веди отчет,
кто важнее и нужнее
здесь сам черт не разберёт;
от себя не отрекайся,
жди и требуй перемен,
если виноват — то кайся,
на коленях — встань с колен.
Верь в себя, и Бог со всеми,
жизнь сложнее всех стихов,
это время — наше время,
знак утопленных буйков.

Как неслышно медь превращается в купорос.
Как беззвучно ночь оставляет следы росы.
Как от прошлого вместо охапки роз
и цикуты нам достаёмся мы.

Как лежащая кошка, лениво сощурив глаз,
знает, кто здесь всегда гуляет сам по себе.
Как дети, провожая все поезда, машут не раз
тем, кто никогда не махнет в ответ.

Как деревья без почвы, мы цепляемся кто за что.
Как надежда последней уходит наша тоска.
Как покидая, забывает сказать «пока»,
свобода, перенесённая на потом.

кажется, свет правда пора кончать
вот же глупость какая, дело право
всюду — крест, решётка и балаклавы —
пациенты клиники роспечать
повзрослев, умеешь найти язык,
но взамен уходят остатки смысла
эти люди, с прораба до замминистра
чужды более, чем посторонний ник
сетевой реальности паутинной
мир вокруг наспех замазан глиной
и как будто бы не идёт на дно.
типа, повезло, сообщают крысы,
все ваши свалили, лишь вы зависли
мы, конечно, точно не захлебнёмся,
а пока мы дальше вас поедим.

В офисе душно. Я говорю тебе:
не буди во мне зверя. Никого не буди во мне.
Звери спят. В их берлогах ещё зима.
Это мы тут сидим, запертые по клеткам,
смотрим строго вперед, как на потеху деткам,
делаем трюки, ждём зарплаты, считая дни,
нас посадили здесь многих, но мы — одни.

Нет среди нас дивного яркого зверя,
перевелись такие в комнатах для улова,
сладко здесь жить, самое главное — верить
в мощность
и нерушимость засова.

И если это зима, то давай мы изменим принцип
от мажора — в минор: оставим прекрасных принцев
их прекрасным принцессам в роскошном покое; сами
уйдем к другим, не нашедшим сто процентных знаний,
да и места в мире для нелинейных судеб;
надо жить как умеешь. Что толку, пускай осудят
тебя те, для кого Млечный путь — разновидность каши:
в наших координатах просто родиться — страшно.

И раз это зима, то давай всё-таки изменим
стук до крышки гроба с самого дна колыбели,
уличный шум, рев турбин (аплодисменты пилоту),
речи пьяниц, политиков, прочей муры — на ноту
лишь одну. Как кристалл, расколовший свет
на вселенную самоцветов, в полярной ночи
прозвенит она как струна, взмывая с земли иглой
туда, где нас солят,
путая соль с крупой.

Вот идёшь по дороге и слышишь попутно хруст,
пуст карман твой и горизонт твой пуст,
что у тебя в запасе? Сколько ещё часов?
Добрые люди закрывают дверь на засов.

Добрые люди не пустят тебя к себе,
ты — хуже ведьмы, хотя и не на метле,
ты неизвестен практически никому,
но эти люди бы сдали тебя в тюрьму.
Твоя безысходность их мучает и страшит,
где эта мерка, по которой характер сшит?

Ты идёшь
через дворы и кусты,
лужи, поля, улицы и мосты,
и день за днём слышен ботинок стук.
И каждый раз путь замыкается в круг.