Низами Гянджеви - Сокровищница тайн

Но |был желтым твой лик, и ты к благам был полон любови
Не затем, что, тоскуя, свои ты насупливал брови:

Тосковал ты столетья, и ты от себя не таи,
Что в тоске этой древней — ничто эти брови твои.

Пред тобой семь столов, но припомни о смерти Адама,
Ради райского хлеба терпеть нам не следует срама.

Если хочешь поджечь ты свое золотое гумно,
Если думать о рае с надеждой тебе не дано,

Устремляйся, спеши, поскачи по ристалищу смело;
Коль, приказывать можешь, любое приказывай дело.

Два-три дня, что ты здесь, будь за чашей, иль мирно дремли,
Иль вкушай в сладкой неге плоды благодатной земли.

Темный рок твой жесток. Он рукой прихотливой и ловкой
Обвязал тебя слабо своей вековечной веревкой.

Хоть в колодках ступни, хоть согбен ты сидишь на пиру,
Все еще ты сгораешь в своем же обильном жиру.

Хворост этой поварни (Поварня ведь хворосту рада!)
Сам ты станешь жарким в судный день для несытого ада.

Сколько в чреве твоем будет хлеба и сколько воды,
Станешь, легкий, тяжелым и тяжкой дождешься беды.

Если б длительно жадный земные свершал переходы,
Съевший множество яств мог бы жить бесконечные годы.

Дни земные бегут, потому их цена высока,
Жизни ценится прелесть затем, что она коротка.

Ешь немного, и много ты мирных мгновений узнаешь,
Ешь, несдержанный, много и много ранений узнаешь.

Нет, не разум велел столько снеди вседневно иметь,
Это алчность велела бросаться на жирную снедь.

Это алчность творит много пиршеств бесчинных и шумных.
Прогони ты безумную — ту, что смущает разумных.

Потому нашей алчности разумом послана весть,
Чтоб того мы не ели, чего нам не велено есть.

Я боюсь ее лавки. Смотри, под навесом базара
Цвет ее ты воспримешь: ярка она очень и яра.

Ведай: злое и доброе, в этом сомнения нет,
Друг у друга охотно заимствуют образ и цвет.

Продающий плоды в Йемене безгорестно жил,
Свой товар охранять он лисичке одной поручил. -

Чтоб, опасность увидев, поднять незамедля тревогу,
Свой старательный взор устремляла она на дорогу.

И к прилавку не раз подбирался находчивый вор,
Но не мог одолеть он лисички бессменный дозор.

И вздремнул он пред лавкой, прием применяя знакомый, —
И уснула лисичка, его зараженная дремой.

Если спит этот волк, не являет опасности он.
И лисичка свернулась и сладкий увидела сон.

И, увидев лисичку в дремоте спокойной, умильной,
Вор в лавчонку проник, и ушел он с добычей обильной.

Если в сны безмятежные, странствуя, втянешься ты,
Головы не снесешь иль без шапки останешься ты.

Пробудись, Низами! Скинь дремоты ненужное бремя.
И расстанься со всем: расставанья приблизилось время.

Человек, что дороже счастливых и страстных ночей!
Человек, что мгновенней, чем отсвет рассветных лучей!

Долго ль, тени подобный, склоняться ты будешь в печали?
Поднимись, будто знамя, и двинься в безвестные дали.

Если шахи идут в новый край или в новый поход,
То поклажу они посылают обычно вперед.

Если с шахом ты схож, собирайся, — поклажа готова,
Отправляйся в поход, что богаче похода земного.

Ты вперед с нужной кладью немедлящих слуг посылай,
Снедь на завтрашний день ты сегодня, о друг, посылай.

Улей медом наполнен, гуденьем наполнен веселым,
Потому что предвиденье мудрым даровано пчелам.

Муравьям боевым в этом деле неведома лень.
Дружно пищу они собирают на завтрашний день.

Ты прозри, человек! Ты не медли в усладе беспечной!
Муравью и пчеле уподобься в работе их вечной.

Тот, кто хочет, живя, каждый встретить безгорестно час,
Запасается летом, зимой поедает запас.

В этом искусе жизни не всякий ли смертный — меняла,
Чьи сокровища хрупки и мельче смарагда и лала?

Нашим замыслам жадным грядущее знать не дано.
Что дано нам предвидеть? Лишь только мгновенье одно.