Марина Бородицкая: Ода близорукости

Ну да, случаются исключенья,
Вот хоть Верлен и Рембо,
Но их любовные приключенья
Нам повторить слабо.

А вдруг к священной жертве некстати
Потребует Аполлон —
Как мы поймём в тесноте объятий,
Кого к ней требует он?

Не лучше ль двум разойтись поэтам
По койкам — да на покой,
И по стишку сочинить об этом?
Прочти, как закончишь свой!

Жалко Малеевки! Больше такого ковчега
Нам не обресть: всякой твари там было по паре.
Почвенник, западник там от жасмина до снега
Мирно в аллеях бродили и вирши кропали.

Жёлтого с белым советского жалко ампира:
Главного корпуса, тёртой морковки с капустой,
Серафимовича многострадального бюста
В чьём-то картузе, под лестницей, возле сортира.

Вольницы детской, компании той воробьиной —
Вот чего жаль! Малышей от себя не гоняли,
Ставили Толкина, в съезд Горбачёвский играли,
Тайно вращали бутылочку в дебрях жасмина…

Жалко голодной зимы девяностого года,
Плова «бухарского» с горькой компотною гущей,
Пряников, кем-то добытых и розданных с ходу,
Страха, веселья, надежды, отчаянно лгущей.

Жалко Малеевки, этой тропы к водопою,
Где замиряются в засуху дикие звери,
Строф о любви с королевскою рифмой тройною,
В ночь голубиную — стулом задвинутой двери.

Давайте из жизни пока не уйдём,
давайте побудем немного:
пусть мокнет в окошке фонарь под дождём
в кокошнике нежного смога.

Давайте ещё поскучаем чуток,
на двери поглядывать бросьте:
когда-то ещё завернём на часок
в такие уютные гости?

Здесь можно беседой тоску заглушить,
обдуть фолианты от пыли…
И молвит хозяйка: «Куда вам спешить?
Ещё ведь и чаю не пили».

Я никогда никому объяснить не в силах,
что у меня к чему. Про любой пустяк
мямлю: мол, исторически так сложилось,
так получилось, а пуще — сказалось так.

Добрый мой критик с розовыми щеками,
мысленно прижимаю тебя к груди
и оставляю на кухне тетрадь со стихами:
будешь анализировать — не буди.