Дмитрий Мережковский - Новые стихотворения (1891-1895)

Я только верю в голубую

Недосягаемую твердь,

Всегда единую, простую

И непонятную, как смерть.

Над всем, что любит и страдает,

Дрожит, как лист в дыханье бурь,

Улыбкой вечною сияет

Неумолимая лазурь.

О, небо, дай мне быть прекрасным,

К земле сходящим с высоты,

И лучезарным, и бесстрастным,

И всеобъемлющим, как ты.

1894

Отцы и деды, в играх шумных

Все истощили вы до дна,

Не берегли в пирах безумных

Вы драгоценного вина.

Но хмель прошел, слепой отваги

Потух огонь, и кубок пуст.

И вашим детям каплей влаги

Не омочить горящих уст.

Последним ароматом чаши, —

Лишь тенью тени мы живем,

И в страхе думаем о том,

Чем будут жить потомки наши.

1 августа 1894

Эту заповедь в сердце своем напиши:

Больше Бога, добра и себя самого

Жизнь люби, — выше нет на земле ничего.

Смей желать. Если хочешь — иди, согреши,

Но да будет бесстрашен, как подвиг, твой грех.

В муках радостный смех сохрани до конца:

Нет ни в жизни, ни в смерти прекрасней венца,

Чем последний, бесстрастный, ликующий смех,

Смех детей и богов,

Выше зла, выше бурь,

Этот смех, как лазурь —

Выше всех облаков.

Есть одна только вечная заповедь — жить

В красоте, в красоте, несмотря ни на что,

Ужас мира поняв, как не понял никто,

Беспредельную скорбь беспредельно любить.

1894

Палланца

О, Винчи, ты во всем — единый:

Ты победил старинный плен.

Какою мудростью змеиной

Твой страшный лик запечатлен!

Уже, как мы, разнообразный,

Сомненьем дерзким ты велик,

Ты в глубочайшие соблазны

Всего, что двойственно, проник.

И у тебя во мгле иконы

С улыбкой Сфинкса смотрят вдаль

Полуязыческие жены, —

И не безгрешна их печаль:

Они и девственны и страстны;

С прозрачной бледностью чела,

Они кощунственно прекрасны:

Они познали прелесть Зла.

С блестящих плеч упали ризы,

По пояс грудь обнажена,

И златоокой Мона-Лизы

Усмешка тайною полна.

Все дерзновение свободы,

Вся мудрость вещая в устах,

И то, о чем лепечут воды

И ветер полночи в листах.

Пророк, иль демон, иль кудесник,

Загадку вечную храня,

О, Леонардо, ты — предвестник

Еще неведомого дня.

Смотрите вы, больные дети

Больных и сумрачных веков:

Во мраке будущих столетий

Он, непонятен и суров, —

Ко всем земным страстям бесстрастный,

Таким останется навек —

Богов презревший, самовластный,

Богоподобный человек.

1894

Милан

Страшней, чем горе, эта скука.

Где ты, последний терн венца,

Освобождающая мука

Давно желанного конца?

Приди, открой великолепье

Иных миров моих очам:

Я сброшу тело, как отрепье,

И праху прах мой я отдам.

С ее бессмысленным мученьем,

С ее томительной игрой,

Невыносимым оскорбленьем

Вся жизнь мне кажется порой.

Хочу простить ее, но знаю,

Уродства жизни не прощу,

И горечь слез моих глотаю

И умираю, и молчу.

Сентябрь 1894

Надежда милая, нельзя тебя убить!

Ты кажешься порой мне страшною химерой,

И все-таки я полн беспомощною верой.

Несчастная! как я, должна ты лгать, чтоб жить.

Ты в рубище зимой встречалась мне порою

На снежных улицах, в мерцанье фонаря;

Как изгнанная дочь великого царя,

С очами гордыми, с протянутой рукою.

И каждый раз, глупец, я брал тебя домой,

И посиневшие от холода, в тревоге,

Отогревал в руках твои босые ноги;

И рад был, что ты вновь смеешься надо мной.

На золотых кудрях еще снежинки тают,

Но мой очаг горит, наполнен мой бокал…

Мне кажется, что я давно тебя искал…

И легкою чредой мгновенья улетают.

Я знаю, что меня ты к бездне приведешь,

Но сердцу надо быть счастливым хоть ошибкой,

Я знаю, что ты — смерть, я знаю, что ты — ложь,

И все-таки тебя я слушаю с улыбкой.

Уйди, оставь меня! Что значит эта власть?

Но нет, ты не уйдешь — до вечного порога.

Я проклинал любовь, и проклинал я Бога,

А не могу тебя, безумную, проклясть.

25 сентября 1894

Гляжу с улыбкой на обломок

Могучей стали, — и меня

Быть сильным учишь ты, потомок

Воды, железа и огня!

Твоя краса — необычайна,

О, темно-голубая сталь…

Твоя мерцающая тайна

Отрадна сердцу, как печаль.

А между тем твое сиянье

Нежней, чем в поле вешний цвет:

На нем и детских уст дыханье