Дмитрий Сергеевич Мережковский
НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
1891 — 1895
Прощай, Венеция! Твой Ангел блещет ярко
На башне городской, и отдаленный звон
Колоколов Святого Марка
Несется по воде, как чей-то тихий стон.
Люблю твой золотой, твой мраморный собор,
На сон, на волшебство, на вымысел похожий,
Народной площади величье и простор
И сумрак галерей в палаццо древних Дожей,
Каналы узкие под арками мостов
И ночью в улице порою звук несмелый
Ускоренных шагов;
Люблю я мрамор почернелый
Твоих покинутых дворцов,
Мадонны образок с лампадой одинокой
Над сваями, в немых лагунах Маломокко,
Где легче воздуха прозрачная вода:
Она живет, горит, и дышит, и синеет,
И, словно птица, в ней гондола, без следа,
Без звука, — черная, таинственная реет.
1891
Схоластик некий, именем Евлогий,
Подвинутый любовью, мир презрел
И в монастырь ушел, раздав именье,
Но, ремесла не ведая, меж братий
В бездействии невольном пребывал.
Однажды он расслабленного встретил,
Лежавшего на улице, без рук,
Без ног; молил он гласом лишь и взором
О помощи. Евлогий же сказал:
«Возьму к себе расслабленного, буду
Любить его, покоить до конца,
И так спасусь. Терпенья дай, о, Боже,
Мне, грешному, чтоб брату послужить!»
Он, приступив к расслабленному, молвил:
«Не хочешь ли, возьму тебя к себе
И скоро твой недуг и старость упокою?»
«Ей, Господи!» — расслабленный в ответ,
Тогда Евлогий: «Приведу осла,
Чтоб отвезти тебя в мою обитель».
И с радостью великой ожидал
Его бедняк. Привел осла Евлогий,
Больного взял, отвез к себе домой
И стал о нем заботиться, и пробыл
Пятнадцать лет расслабленный в дому
Евлогия, и тот его покоил,
Служил ему, как дряхлому отцу,
Кормил его, как малого ребенка,
На собственных руках его носил.
Но дьявол стал завидовать обоим:
Хотел он мзды Евлогия лишить.
И, развратив расслабленного, ярость
Вдохнул в него, и начал тот во гневе
Евлогия хулить: «Ты — беглый раб,
Похитивший именье господина!
Ты чрез меня спасаешься, ты принял
Калеку в дом, чтоб назвали тебя
И праведным, и милосердным люди!..»
Но с кротостью ответствовал Евлогий:
«Не будь ко мне несправедливым, брат,
И лучше ты скажи, какое зло
Я сотворил тебе, — и я покаюсь».
Но возопил калека: «Не хочу
Любви твоей! Неси меня из дома,
На улице повергни! Не хочу
Ни ласк твоих, ни твоего покоя!»
Евлогий же: «Молю тебя, утешься!»
Но в ярости расслабленный кричал:
«Мне скучно здесь, противна эта жизнь!
И не терплю я твоего лукавства…
Дай мяса мне!.. Я мясо есть хочу!..»
Тогда принес ему Евлогий мяса.
«Один с тобою быть я не могу:
Хочу живых людей, хочу народа!» —
«Я много братий приведу тебе…» —
«О, горе мне, — больной ему в ответ, —
О, горе, окаянному! Противно
И на твое лицо смотреть: ужель
Еще толпу таких же праздноядцев
Ты приведешь ко мне?..» И разъярился,
И голосом он диким возопил:
«Нет, не хочу я, не хочу! Повергни
Опять меня туда, откуда взял:
На улицу хочу я, на распутье!
Там — пыль и солнце, пролетают птицы,
И по камням грохочут колесницы,
Там ветер пахнет морем, и вдали
Крылатые белеют корабли…
Мне скучно здесь, где лишь лампады, тлея,
Коптят немые лики образов,
Где — ладана лишь запах да елея,
И душный мрак, и звон колоколов…
О, если б были руки, — удавился
Иль заколол бы я себя ножом!..»
В смятении пошел Евлогий к братьям.
«Что делать мне?» — он старцев вопросил.
Они его к Антонию послали.
И на корабль он посадил больного,
И выехал, и прибыл к той земле,
Где жил Антоний, схимник, и с калекой
Пришел к нему Евлогий и сказал:
«Пятнадцать лет больному я служил, —
Он за любовь меня возненавидел.
И я спросить пришел к твоей святыне,
Что сотворю я с ним?» Тогда в ответ
Проговорил Антоний гласом тяжким
И яростным: «Евлогий, если ты
Отвергнешь брата, — помни, что Спаситель
Бездомного вовеки не отвергнет:
Его в раю высоко над тобой
Он вознесет». Евлогий ужаснулся;
Антоний же — расслабленному: «Раб,
Земли и неба недостойный, ты ли
Дерзнул хулу на Господа изречь?..
Так помни же, что Сам тебе Спаситель
Во образе Евлогия служил!»
Потом он стал учить обоих: «Дети,
Не разлучайтесь друг от друга, — нет:
Читать дальше