Алла Иоффе - Картинки. Рисование словом

Любовь еще жива на дне души,
Но словно. Просит: «Свет скорей туши!»
Ей спать мешает огонек свечи
С молитвой-просьбой: «В двери постучи».
Зачем мне жить на свете, не любя,
Не зная точно, встречу ли тебя?
А, если встречу поздно, что тогда?
Когда любовь уснула навсегда.
Безумно одинокая душа
Почти смирилась с пустотой внутри.
Но, вот, ночами стонет до утра,
Кок будто молит: «Приходи, спаси!».
Любовь еще жива на дне души,
Но словно. Просит: «Свет скорей туши!»
Ей спать мешает огонек свечи
С молитвой-просьбой: «В двери постучи».

Не душевная болезнь,
А прощание с душой…
Пустота внутри полезна.
Пустота несет покой.
Нет тревоги и волнений,
Беспокойства и обид.
Близких нет, друзей, сомнений,
Нет души. Да вот болит.
Частота фантомных болей —
Память, что душа была,
Но, уставши от побоев
И обидевшись, ушла.
Улетела, не оставив
За собою ничего.
Ну, скажи, зачем живу я,
Если я теперь ничто?
Не душевная болезнь,
А прощание с душой…
Пустота внутри полезна.
Пустота несет покой.

Все, что я люблю и ненавижу,
Чем горжусь я и чего стыжусь,
Взором внутренним во сне я ясно вижу
И тогда, то плачу, то смеюсь.
Что же до реальности, то небо
Вижу лишь на дне холодных луж,
Мыслю лишь от зрелища до хлеба…
А душа? Да, что уж… Не до душ…
В этом суетном, дурном существованье,
Где смешались дух и новодел,
Там, где главным стало выживанье
У души совсем другой удел.
И душа в смятеньи закружилась
В хороводе из безумных душ,
Заметалась да и растворилась
В зазеркалье грязных серых луж.

Нет снаружи ни рая, ни ада.
Ад и рай пребывают внутри.
И за стенами райского сада
Боль и слезы, и крики: «Прости!»
Что посеешь внутри, то и всходит.
И сквозь сор прорастают порой:
Здесь малины кусты сквозь крапиву,
Там вьюнок, тут ирис полевой.
А душа пребывает в смятенье
И нигде не находит покой,
Ей порой не хватает смиренья
Для того, чтоб остаться собой.

Голос, что звучит внутри меня,
Издавая легкий аромат,
Неожиданно приходит и, пьяня,
Будто бы приводит в райский сад.
В час ночной, поднявшись из глубин,
Надрываясь, он поет в тиши.
В этот миг со мною он един,
Так что лишь пиши, пиши, пиши…
Этот голос, что кричит во мне,
Разгораясь искрой и звеня,
Словно колокольчик на дуге,
За собою вдаль зовет меня.
Я взлетаю птицей к небесам,
Высью наслаждаясь и паря.
Б-г ко мне, наверно, щедр сам,
Это наслаждение даря.
И неважно радость или грусть
Будит этот голос у меня.
Боже, пусть он будет, будет пусть!
Лишь об этом я молю тебя!

Питер — выдох. Вдохнуть легко,
Но без выдоха жизни нет.
И без города моего
Предо мной мутится свет.
Тонкой свечкою на окне
Город мне освещает путь.
Как бы ни было трудно мне,
Мне с дороги той не свернуть.
Где бы, с кем бы я ни была,
Как бы ни было плохо мне,
Этот город во мне всегда:
Наяву, в бреду и во сне.
Путеводной горит звездой
Каждый купол мне много лет,
Коль погаснет тот свет живой,
И меня, значит, больше нет.

Навалилось… Усталость клочьями,
Словно вата, забилась повсюду…
Я не слышу, не вижу, не чувствую
И, наверное, скоро не буду…
Неотступным сплошным заклинанием,
Как обиду или простуду,
Прогоняю ее, вытряхиваю…
Мне б плотину или запруду…
Повторяю одни движения,
Как навязанную приблуду,
И слова забываю вечные,
А их поиск подобен зуду…
Навалилось… Усталость клочьями,
Словно вата, забилась повсюду…
Я не слышу, не вижу, не чувствую
И, наверное, скоро не буду…

Мерзнут мысли и бьются, хрупки, словно лед,
разлетаясь иголками мелких осколков.
Больно ранят и тают, вода лишь течет
вместо мыслей привычных по мозгу без толку.

Тёмные воды Фонтанки,
матовый свет фонарей.
Дни коротки и неярки,
ночи темней и длинней.
В тёмной воде отраженья
факелами дрожат.
В душу закрались сомненья:
средневековых армад
прячется сонм под водою,
может, всплывёт на парад,
или готовится к бою?
Будешь ли этому рад?
Близится тёмное время,
тёмное время в душе.
Средневековое племя
гнёзда свивает в судьбе.
Холодом тёмного замка
вдруг потянуло внутри,
врезалось рабскою лямкой,
слёзы и пот впереди.
Движется время спиралью,
но за зимою весна
светит за дальнею далью
в тёмное время без сна.