Алла Иоффе (АМИ) - Метеозависимость

Тёмные воды Фонтанки,
Матовый свет фонарей.
Дни коротки и неярки,
Ночи темней и длинней.
В тёмной воде отраженья
Факелами дрожат.
В душу закрались сомненья:
Средневековых армад
Прячется сонм под водою,
Может, всплывёт на парад,
Или готовится к бою?
Будешь ли этому рад?
Близится тёмное время,
Тёмное время в душе.
Средневековое племя
Гнёзда свивает в судьбе.
Холодом тёмного замка
Вдруг потянуло внутри,
Врезалось рабскою лямкой,
Слёзы и пот впереди.
Движется время спиралью,
Но за зимою весна
Светит за дальнею далью
В тёмное время без сна.

Холодно, холодно, холодно в доме, как в декабре.
Льётся за окнами дождик осенний в душу ко мне.
Льдинками мелкими капли ложатся прямо на дно.
Льдинкам-дождинкам совсем не мешает капать окно.
Льдинки царапают душу и сердце близкой зимой,
Той, что с ветрами к нам в город стремится. Ну-ка, постой!
Мёрзнет душа, что успела покрыться корочкой льда.
Ей внутри льдинки, наверное, снится чья-то беда.
Холодно, холодно, холодно в доме и на душе.
В спячку душа, как в берлогу, ложится… Точка… Туше…

Ноябрь в Питере – зима,
И только календарно – осень.
Фонтанка, Мойка и Нева
Уж ледяные брошки носят.
С трудом достоинство храня,
От ветра морщатся каналы.
Летит последняя листва.
Совсем её на ветках мало.
Туманом мелкий колкий снег
На наготу больших деревьев
Ложится и закрытых век
В цепочки собирает звенья.
Узор ажурный из ветвей,
Напоминающий решётку,
Не делает наш мир светлей,
А вид за ним совсем нечёткий.
Быть может, глаз не открывать,
Забыть про темень зимней ночи,
Не видеть ночи и не знать,
Что дни короче и короче?
Как знать, когда открыть глаза,
Чтобы увидеть перемены?
Ведь жизнь одна, и ты одна,
А значит, вам не будет смены.

Перхоть снега на деревьях,
Под ногами белый лёд,
Чуть присыпанная снегом,
Как в бреду, бреду вперёд.
Как-то нынешний ноябрь,
Не декабрь, не январь,
Погрузил в зимы пучину
Наш осенний календарь.
Бел асфальт под белым небом,
У строителей леса
Тоже белы, будто в иней
Превратились небеса.
Стрелы чёрные проспектов,
Чёрных улиц череда —
Вот он, питерский наш спектр:
То ли радость, то ль беда.
В чёрно-белом настроенье
Люди, реки и мосты,
Все, кто в Питере родился,
Все, кто с городом на «ты».
Под ногами снова лужи,
Под ногами тает снег.
Будто город весь простужен,
Капает с волос и век.
Я бреду между сугробов
Припаркованных машин
И повсюду слышу шёпот
Чёрных, чёрных летних шин.

Белым флисовым пледом укрылся проспект под окном,
И балконы надвинули шапки до самых бровей.
Совершенно неясно, что с городом будет потом,
Но сегодня под пледом ему, несомненно, теплей.
В магию сна погрузились дворцы и дома,
Ну а метель за окном всё метёт и метёт,
Ветви деревьев покрыла вторая кора,
Вместе со снегом они устремились в далёкий полёт.
Стразами снега украшен соседний газон,
Белой вуалью прикрыты просторы небес,
Всё погружается в дрёму, мечту или сон,
Город летит в невесомость, как будто теряет свой вес.

Нет. Не Офелия. Другая.
Но с сумасшедшинкой своей.
Я так живу, я не играю,
Решая, что во мне важней.
Вкруг пруда белые сугробы,
А холод гложет до костей.
И кажется, вокруг лишь снобы,
Которым вечно всё видней.
А жизнь висит сосулькой хрупкой,
Стекая каплями на снег,
Снег воду впитывает губкой,
Мой укорачивая век.
Вот так сосульками-слезами
По капле убегает вдаль
Всё то, что было между нами,
Всё то, что было… Очень жаль!

Дождь холодный бьётся об асфальт,
Тротуар стекает, как ручей.
Приношеньем брошен на алтарь
Нынешний сезон – совсем ничей.
И плывут машины в свете фар
В тёмных водах Леты, по реке,
Стоит оглянуться, и пропал:
Лишь один Харон гребёт к тебе.
В накатившей полной тишине
Утонула музыка стиха,
Губы шевелятся там, на дне,
Будто подо льдом, из-за стекла.
В стылых этих водах ты один,
Непонятно, где здесь берега…
Голова горячая, остынь:
Ничего не будет никогда.