Николай Агнивцев: Блистательный Санкт-Петербург

Под сенью греческаго флага,
Болтая с капитаном Костой,
Средь островов Архипелага
Мне вспомнился Елагин остров!

Тот самый сухопутный остров,
Куда без всяких виз французских,
Вас отвозил легко и просто
Любой извозчик петербургский…

И в летний день, цветами пестрый,
И в индевеющие пурги —
Цвети, цвети, Елагин остров,
Цветок в петлице Петербурга!

Вы помните тот вечно-звонный
Неугомонный красный дом,
Вздымающий свои фронтоны
В великолепии своем?

Где с давних пор в росейском мраке,
На целый миp, средь этих зал,
Российской Мысли вечный факел
Неугасаемо пылал;

Где каждый год, в звенящем гаме
Под неустанный смех и спор,
Двадцатилетними глазами
Сверкал гигантский коридор!..

Там, под гуденье аудиторий,
Средь новых лиц и новых дней,
Вздыхает в старом коридоре
Тень мертвой Юности моей…

Аy, века! Ах, где ты, где ты —
Веселый век Елизаветы,
Одетый в золото и шелк?!
Когда, в ночи, шагая левой,
Шел на свиданье, как Ромео,
К Императрице целый полк;
Когда на царском фестивале
Сержанты томно танцевали
С Императрицей менуэт…

— Любила очень веселиться Веселая Императрица
Елисавет!

Ау, века! Ах, где ты, где ты —
Веселый век Елизаветы,
Когда на площади Сенной,
Палач в подаренной рубахе
К ногам Царицы с черной плахи
Швырнул язык Лопухиной!..
И крикнул с пьяною усмешкой:
— «Эй, ты, честной народ, не мешкай
Кому язык? Берешь, аль нет?!»

— Любила очень веселиться
Веселая Императрица
Елисавет!

Все это было в переулке
На Петербургской Стороне,
Где все шаги чрезмерно гулки…
И в поэтической прогулке
Вы поболтать позвольте мне
О том, что было в переулке
На Петербургской стороне…

В том переулке был — домишко,
Ну, а в домишке том — «она»
С полуразрезанною книжкой,
С тоской, вязаньем и Амишкой —
Майора некого жена.
В том переулке был — домишко,
Ну, а в домишке том — «она».

Майор! Майор! Но где майор же?
Майор воюет на войне!
Что может быть на свете горше
Судьбы скучающей майорши
На Петербургской стороне?
Майор! Майор! Но где майор же?
Майор — воюет на войне.

Но вот, коллежский регистратор
Встал перед нею «a genoux»
И, сделав под окном сперва тур,
В любви пылая, как экватор,
Прельстил майорову жену
Коллежской этот регистратор
Пред нею вставши «a genoux».

Что ж? Кроме всяческих военных,
Есть и — гражданские чины!
И, не позоря чин военный,
Мы беспристрастно совершенно
Отметить все же тут должны,
Что, кроме всяческих военных,
Есть и гражданские чины!

— Мой Бог, вот скука!.. Даже странно,
Какая серая судьба:
Все тот же завтрак у «Контана»,
Все тот же ужин у «Кюба»!..

И каждой ночью, час от часа,
В «Крестовском,» в «Буффе,» у «Родэ»
Одни и те же ананасы,
Одни те же декольте!..

В балете же тоска такая,
Что хоть святых вон выноси!..
Все та-же Павлова 2-ая,
Et voila! Et voici!..

Цыгане воют, как гиены,
И пьют, как 32 быка!..
В Английском клубе — неизменно —
Тоска и бридж! Бридж и тоска!..

И, вообще, нелепо-странно
Жить в этом худшем из веков,
Когда, представьте, рестораны
Открыты лишь до трех часов!..

Едва-едва успел одеться, —
Уже, пожалте, спать пора!..
И некуда гусару дeться
Всего лишь в 5 часов утра!..

Гусар слезу крюшона вытер,
Одернул с сердцем рукава
И молвил вслух: — «Проклятый Питер!»
— «Шофер, на острова!»…

Ах, это все чрезмерно странно,
Как Грандиссоновский роман…
И эта повесть так туманна,
Зане в то время был туман…

И некто в серой пелерине,
Большой по виду ферлакур,
Промолвил даме в кринолине
Многозначительно: «Bonjour.»

И долго там в тумане некто
С ней целовался неспроста
От Вознесенского проспекта
До Поцелуева моста.

Но кто ж она-то?.. Как ни странно,
Без лиц ведется сей роман!..
Ах, эта повесть так туманна,
Зане в то время был туман…

И некто в черной пелерине,
Столкнувшись с ними, очень хмур,
Промолвил даме в кринолине
Многозначительно: «Bonjour».