Евгений Клюев - Зелёная земля

А он – тяжёлый, что твоя руда,

и страшный: у него большая сабля -

ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда!

Ему не внятен твой чудесный щебет,

но он тебя похитит из гнезда:

он никого на всей земле не любит -

ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда!

Он саблею меня загонит в угол

и не оставит от меня следа.

Ты и тогда с ним не танцуй, мой ангел, -

танцуй со мною… даже и тогда!

6

Если фокусник прикажет мне: пляши! -

я спляшу ему: как фокусник прикажет.

Если фокусник прикажет: не пляши! -

так не буду.

Если фокусник прикажет: хохочи! -

я ему захохочу: как он прикажет.

Если он прикажет мне: не хохочи! -

так не буду.

Если фокусник прикажет мне: умри! -

я умру ему: как фокусник прикажет.

Если фокусник прикажет: не умри! -

так не буду.

Если фокусник прикажет мне: люби! -

полюблю я балерину балерину.

Если фокусник прикажет: не люби! -

полюблю я балерину балерину.

7

Славное гуляние: кони летят…

карусели крутятся – кони и львы!

На коне оранжевом скачет дитя,

а на льве лазоревом – я или вы.

Славное гуляние: искры летят!

Каблучки цыганочек – точно кремень.

Тут у жизни праздничной все мы в гостях:

разумей, голубчики, ах, разумей!

Славное гуляние: сполохи летят!

Что ж это за музыка, столько огня… -

шапито приветствует: бейтесь в сетях

без меня, голубчики, ах, без меня.

Славное гуляние: головы летят!

Вон моя валяется возле крыльца:

тут у жизни праздничной все мы в гостях -

распотешь нас, Масленица… Мас-ле-ни-ца!

И вечер неплох, и погода совсем неплоха -

и есть полстиха, и ещё полстиха наворкую,

но невыносимо горят и горят облака

над далью твоею, куда мне нельзя ни в какую.

Вот, тоже мне… средневековье – на самом краю

двадцатого века, в Москве, на Суворовском, в десять!

Не странно ль, что я ещё жив – и, к тому же, пою,

в то время как надо б давно меня было повесить?

Хотя ведь… меня не возьмёшь: у меня есть копьё,

копьё и улыбка – и с ними я выйду сражаться

за имя твоё, за короткое имя твоё -

ах, нет ни копья, ни улыбки, и это ужасно.

А небо горит и горит над толпою окон:

и там твоя жизнь, среди них, – золотая, другая,

чей чистый огонь, чей высокий и чистый огонь

мне крыльями машет – оттуда меня обжигая.

Ты, как браслет, сняла запрет -

и сразу всё переменилось:

и на углу стоит Конь Бред,

копытом бьёт, скажи на милость…

Как безмятежно нам теперь,

как дерзко нам и как нелепо!

Привет, полубиблейский зверь,

ты с неба к нам? Ну, что там – небо?

Всё бредит жизнью без конца

и облаками золотыми,

всё заговаривается

и то же поминает имя,

всё треплет старенький мотив

по тем пространствам ненаглядным,

куда и мы с тобой, мой ангел,

махнём, поводья отпустив?

Когда сухому снегопаду,

когда слепому музыканту

наскучат площадь и зима,

он убежит с пустого бала

играть о чём и как попало,

бесчинствовать, сходить сума

и путать карты и маршруты,

тысячелетья и минуты,

а также ноты и слова,

а также всё, что было с нами

и не было, а было снами:

Шираз, Венеция, Москва…

И мы заблудимся в метели -

мы не хотели, не хотели:

мы шли за музыкантом вслед,

чья музыка была сначала

тиха, а после одичала -

и больше нас на свете нет.

И увидел я новое небо и новую землю,

ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…

Иоанн Богослов

И увидел я… нет, я сперва ничего не увидел -

я совсем ничего не увидел, я понял с усильем

сразу всё: почему называется идолом идол,

почему идеал – идеалом и символом – символ.

И ослеп, и оглох, и запутался в фразе невинной:

что-то вроде поймите-простите-позвольте-не-надо -

и потом онемел, и меня задавило лавиной

листопада любви, снегопада любви, камнепада.

И валилось из рук всё, за что я хватался руками:

было землетрясенье в Москве, в безмятежном апреле -

и все смерчи сцепились в клубок, все изверглись вулканы,

и все реки из всех берегов выходили, кипели и пели.

И все реки кипели и пели, неслись и рыдали

и смеялись, как будто напившись зелёного зелья…

Пелена спала с глаз – и открылись незримые дали,

и увидел я новое небо и новую землю.

Ты возьмёшь себе это и то -

и, сестричка-фортуна,

мы сойдёмся за детским лото

из цветного картона:

это – яблоко, это – ружьё…