Мишель Уэльбек - Очертания последнего берега. Стихи

Всё – обещанье, всё – томленье,

Округлость ягодиц, коленей,

И этот взгляд, что так искрится!

А бедный пенис наш, невежда,

Краснеющий в мечтах о ласках

(О, эта жизнь в цветах и красках!)

И ждущий, что блеснет надежда,

Спит, как сморчок в своей грибнице,

Такой привычной и домашней, —

И смерть под зубками гурманши

Ему мерещится и снится.

Охрана порядка на книжной ярмарке в Монтегю

обеспечивалась лицеистками:

Все они были разными – и все премиленькими

и сексуальными.

И я снова задумался о тайнах девичьего возраста.

Юная барышня жизнь (и секс) принимает взахлеб

В жажде своей дефлорации (и так далее).

Мы можем во Франции встретить подобных особ

(А также очень красивых в Италии).

Радость щенячью свою подарив нам,

Гордясь молодым и здоровым телом,

Лишь на раздаче шампанского эти девы заняты делом

(Простите меня за склонность к избитым рифмам).

Один, на пляже. За спиной Кассис.

В футболку яркую я был одет по моде

И наблюдал, как немки оголялись на природе,

Покуда я тянул пастис.

И плоть, и дух – все непотребно и продажно,

Под солнцем нравы обнажаются, круша

Благопристойность. Загорающим не важно,

Есть ли у вас душа.

Какая может быть душа под влажной кожей,

Под этим потом, что просчитан наперед?

Какая может быть надежда в этой, схожей

С движеньем поршня, самой сладкой из работ?

Слегка с опаской. За другого. За невинность.

Поди какой-нибудь догадкой удиви нас!

Под кожей, в пустоте, где место чувствам быть,

Фантом сверхчувственности может ли ожить?

Четверо вошли в вагон

(Сразу видно, американцы),

И я тут же решил, что отношения у них чисто

профессиональные.

Однако их разговор был насыщен намеками

интимного свойства,

И я с удивлением стал теряться в догадках,

Поскольку не мог и представить,

что эти двое мужчин

(Обыкновенных, и даже, если угодно,

привлекательных)

Могут спать с этими двумя женщинами,

Тучными и некрасивыми, но, судя по всему,

энергичными и довольными жизнью,

Никчемными, однако же беззаботными.

Сказать по правде, я даже представить себе не могу,

что какой-то мужчина

Может по собственной воле

искушать свою плоть желанием

В подобной мистерии бессмысленности.

`Штутгарт – Цюрих, 8 апреля 2011 г.

Смерть деликатно потревожит —

Она со мной накоротке —

Быть может, в Римини, быть может,

В другом заштатном городке.

Я был знаток задов девичьих,

Любил, по сути, только их.

Я всюду норовил постичь их,

И в юбках, и без таковых.

Смелей! Не дремлет карцинома,

Лелея втайне мой конец.

Она во мне живет, как дома,

И скоро выест мой крестец.

Где твой язык? В пылу эрекций

Я отдал жизнь за медный грош.

И мне уже не загореться.

В другой вселенной ты живешь.

Святой Энграсии, дом три.

В край пустоты судьба меня вела.

Ты, кого страсть, не тронув, сберегла,

Вот мое тело жадное – бери.

Акаций первых белые мазки

И солнце бледное, почти что неживое,

Мадрид тогда наполнили собою,

И жизнь моя распалась на куски.

Я веры не терял,

Я знал всю жизнь мою,

Что обрету любовь

Лишь смерти на краю.

Сомнения лишен,

Бесстрашно шел вперед,

Ведь был мне твой приход

Заранее возвещен.

И вот ты здесь, чтоб стать

Я мог самим собой,

От счастья замирать,

Вдыхая запах твой.

Нет мягче ничего,

Чем этой кожи шелк,

Нежнейший мой зверек,

Мое не-божество.

Король богемский, [216] Возможно, отсылка к роману французского классика Шарля Нодье “История Богемского короля и семи его замков” (1830), где король Богемии периодически упоминается, словно автор намеревается рассказать его историю, однако ни о нем, ни о его замках больше ничего не говорится. я был дик,

Желанье жить во мне горело.

Доказанною теоремой

Я сам себя считать привык.

Я к откровению готов,

Я знаю место, день и час,

Когда сокрытое от глаз

Отбрасывает свой покров.

Но ночь беззвездная падет

У мира вещного границы.