Мишель Уэльбек - Очертания последнего берега. Стихи

Под ногтем знай хрустел хитиновый покров.

Сонм в синей форме мертвецов

И юность в форме мертвых тел.

Дождь, небосвод всегда свинцов,

Нет жизни вне пределов тел.

За ход в игре считать расстрел?

Убить и каяться потом?

Чтоб быть счастливым в мире сем

Срок минул или не приспел.

Под изможденною землей

Все меньше мест, где мертвых нет.

Пласты останков, ветра вой,

Ночь без надежды на рассвет.

Деревья класса люкс как экспонаты

И пары, созерцающие их на склоне дня

(Не правильнее ли сказать “на склоне дней”?).

Как фон – июньское великолепье лип

В вечерней дымке

И этакая сексуальность в атмосфере,

Поддерживаемой официантками “Шато де ла Казин”.

( С бéлками надо радикально решать!)

Одною парой меньше стало.

“Предположительно они скончались

между сыром и десертом”.

В меню десерты “ассорти”,

А нам с Христом не по пути.

От тошной участи – взирать

На эти два очкастых трупа —

Зубами тянет скрежетать,

Что было б честно, хоть и глупо.

Людских скоплений островки,

И самолет летит в ночи.

(Я не имел причин пенять

На обстановку номеров.)

Смежающийся глаз

Уже занумерован

При сжатии пространств,

Как блок с последним словом.

Недвижная благодать,

Ощущаемая как гнет,

Следствие дрейфа цивилизаций,

Не имеет следствием смерть.

Дышать, воспринимать

Дышать, воспринимать,

Быть (если можно так сказать) способным

к восприятию субстратом,

Который в зале вылета в Руасси

Посадки ждет на самолет до Аликанте,

Где я и протяну еще

В компании моей собачки,

Случайных радостей простых

(Все более, конечно, скоротечных)

И регулярно обостряющихся хворей

Какое-то количество предсмертных лет.

Вселенная имеет форму полукруга,

Который смещается равномерно

В сторону пустоты.

(Там уж скалы не осквернены

Медленной экспансией растений.)

Под небом “постоянных величин”

Всё в равноудаленности от тьмы

Становится недвижным.

Неспешно расползался мох

По камню язвою упорной.

(Молитва вылилась в соборный

Богооставленности вздох.)

Апрель же был подобен – да!

Оргазму кроткому весны,

Прогулке по лесам страны,

Куда уходят навсегда.

Были призраки и прибирали втихую

К своим мертвым рукам всю поверхность земную.

Тлели воспоминанья в провалах их глаз,

Недобитой пехотой в ночи затаясь.

Для змей – еловые леса,

А человеку – автострады.

Мир плоский без конца и края.

Бакланы собрались в отлет.

Огромный миг, когда враждебно все мятется;

С балконов неба мрак багровый, корчась, рвется —

Бюстгальтер пустоты, белье небытия;

А где тела, чью плоть скрывала ткань белья?

В долины гиблые ушли искать простора,

К воде чернеющих сквозь папоротник ям.

И сходит ночь на дол, не вспомнится который

Ни ночи, ни зиме, ни самым небесам.

Учитель, любящий и тех, кто с ним в борьбе,

Ни утверждает ничего, ни отрицает.

Он все возможности грядущего равняет,

Зиждитель, сбыться позволяющий судьбе.

Почувствуй света жизнь в крови, в печенках, в ребрах!

Дыши внимательно, смакуй дыханья суть.

Восполни практику, познав срединный путь —

В душе материи запечатленный образ.

Он общим кратным чувств-сомножителей спектр

Свел в несказанно синем сердце пустоты;

Он – и поклон вершинам ясности святым,

И корень всей любви, и восприятья центр.

Перевод Ирины Кузнецовой

Впервые опубликовано в 1991 г. парижским издательством Éditions de la Différence.

Впервые опубликовано в 1992 г. парижским издательством Éditions de la Différence.

Перевод Ирины Кузнецовой