Мишель Уэльбек - Очертания последнего берега. Стихи

И макияжем дорожил.

Внизу ползла через туннель

Махина движущихся масс,

Ища неназванную цель, —

И шанса не было у нас.

Человек на другой платформе близок к концу пути.

Это заметно.

Я и сам уже не в начале.

Почему мне жалко его?

Почему конкретно ?

На платформе рядом со мной двое влюбленных,

Они не смотрят на человека

(Псевдовлюбленных, потому что он давно облысел)

И продолжают целоваться,

Двое влюбленных, искренне убежденных,

Что один мир существует для них, другой —

для этого человека,

Человека напротив,

Который встает и собирает свои пакеты

из “Призюника”,

Теперь уж точно приближаясь к концу пути.

Знает ли он, что Иисус Христос умер ради него?

Он встает, собирает свои пакеты,

Плетется в конец платформы, где турникеты,

И там, за лестничным поворотом,

Исчезает.

Мы отрекаемся от идеологии либерализма, ибо она

не способна наполнить нашу жизнь смыслом,

указать нам путь к мирному сосуществованию

индивида с себе подобными в обществе,

заслуживающем называться человеческим;

Впрочем, она таких задач и не ставит —

ее цели совсем иные.

Мы отрекаемся от идеологии либерализма

во имя энциклики Льва XIII —

той, где о социальной миссии Евангелия, —

руководствуясь теми же мотивами,

по которым библейские пророки

проклинали Иерусалим

и призывали погибель на его голову;

И пал Иерусалим, и, чтобы восстать из праха,

ему потребовалось четыре тысячелетия.

Доказано и не подлежит сомнению:

любое человеческое деяние

все в большей и большей степени оценивается,

исходя из критериев чисто экономических,

из показателей математических,

которые можно представить

в виде импульсов электрических.

Это неприемлемо для нас, и мы будем бороться

за то, чтобы взять экономику под контроль

и подчинить ее иным критериям,

которые я не побоюсь назвать моральными.

Ибо, когда увольняют три тысячи человек

и я слышу при этом болтовню

о социальной цене реформ, меня охватывает

бешеное желание задушить собственными руками

пяток-другой аудиторов —

По мне, так это и будет настоящей реформой,

Практической мерой, согласной с натурой

И сходной с гигиенической процедурой.

“Доверяйте частной инициативе!” – талдычат они

на каждом углу, словно заведенные,

словно старинные механические будильники,

однообразный лязг которых

приводит нас в состояние бессонницы,

изматывающей и повсеместной.

На это мне нечего им сказать, кроме того, что

по своему опыту, удручающе часто повторяющемуся,

мне известно:

Частное лицо (я имею в виду, разумеется,

человеческого индивида) – это, как правило,

животное, иногда жестокое, иногда жалкое,

доверять инициативе которого можно

лишь в том случае, если сдерживать и направлять ее

жесткими и непререкаемыми

моральными принципами, словно палкою.

А как раз этого и не предусмотрено.

Идеологией либерализма, понятное дело.

“Смысл жизни – это любовь”, —

Повторяют нам вновь и вновь,

Но слова не заменят дело,

Если тело не чувствует тело.

Смысл жизни, видать, не для нас.

Над Парижем “Тур Монпарнас”

Зажигает огни этажей,

И мы мчимся на зов миражей.

Наша жизнь – рекламный клип,

Ослепительная круговерть,

Где и думать забудешь про смерть

И о том, что ты снова влип.

Обожженной сетчаткой глаз —

В паутину ярких огней.

Город вскармливает палачей,

Отвращением потчуя нас.

Сам не зная, чего хочу,

Покупаю порножурнал.

В нем жестокий разврат правит бал:

Может, вечером подрочу.

А потом, отбросив журнал,

На матрасе засну, как скот.

Я ребенком по дюнам гулял,

Собирая цветочки, и вот

Где мечты мои, где цветы?

Я ребенком по дюнам гулял,

На песке оставляя следы.

Заметив, что заря обернулась своей противоположностью, Аннабель увидела, как тени ее юности колышут портьеры. Ей захотелось окончательно и навсегда распрощаться с любовью. К этому ее подталкивало буквально все: потока воспоминаний, сказала она себе, ей должно теперь быть достаточно. Ее ждала ночь и больные органы. Еще один опыт, еще одна жизнь: не такая приятная, как предыдущая, но зато и не такая долгая. Соседка завела себе пуделя: почему бы и ей не завести? Пудель не способен никого защитить от хулиганов, но он постоянно пребывает в детстве, и это радует глаз. Пудель тоже замечает, что портьеры колышутся, и тихо поскуливает, увидев солнце. Он признаёт свой поводок и ошейник. Как и человек, пудель может заболеть раком. Но он не боится смерти. Оглядевшись вокруг, пудель тявкает и кидается в водоворот.