Владислав Дорофеев - Вечерник

Владыко возглашает с аналоя,
и разверзается под посохом земля,
псов революции в колонны строя,
он отправляет в ад, отечески любя,
сохранена недрогнувшей рукою
здесь православного основа жития,
движением таинственным героя
неблагодарная Россия чуть жива,
благоухают мощи над страною
от плоскости иконостаса алтаря.

Когда душа изведала покоя,
и над землей проделала трехдневный путь,
и бесов встретила, победно ссорясь,
в молитве соплеменников открылась грусть,
в бессмысленном и бессердечном гoне,
у гроба патриарха плача наизусть,
с большевиками здесь безмолвно споря,
открыли христиане литургии суть,
прощаясь с Тихоном, познали волю,
и истину зашили вместе с сердцем в грудь.

2005

посв. Ю. Макусинскому в день его многолетия, 8 мая 2006 г.

Слева от меня буря,
справа от меня ветер,
пойду я водой буйной,
кричит мне Иисус: «Петр!»

Из лодки вступил в море,
держусь я за край лодки,
стою на волнах мокрых,
все мысли мои робки.

Вокруг простой мир сжался
в единый клубок нервов,
разжать наконец пальцы,
стою на волнах – верой!

Бояться своей плоти
приучен я был тайно,
и страх, как чужой дротик,
вошел в мою грудь рано.

Учитель идет крепко,
водою идет бурной,
как будто бы столб светлый
вновь путь указует умный.

Бросаю я край лодки,
иду по воде волглой,
движенья мои кротки,
дорогой иду торной.

Была ведь вода нежной,
держала лишь тень твердо,
но я же могу явно
брести сквозь волну бодро.

Плывут под ногой рыбы,
понять не могу чудо,
до боли я сжал зубы,
мне стало опять дурно.

И вот, как простой камень,
на дно я иду к рыбам,
вода, как сплошной пламень,
а сердце – одна глыба.

Кричу я: «Христос Милый!
Спаси Ты меня в смерти,
Твоей неземной силой
взнеси над водой с ветром!»

И вот мы теперь вместе,
тропою идем волглой,
пружинит вода жестью,
запахло вдруг нам Волгой.

2006

Весь вечер просидел я на пустой скамейке,
Смотрел, как просто сакура японская цвела,
По ветру лепестки летели, будто песня
На музыку незримых сфер отчетливо легла.

Меж ними дети шли и резко, и ревниво,
Держась покрытых черной тканью матерей,
Безмолвны были все и неосмысленно ретивы,
Преображаясь незаметно в белых голубей.

Взмывали стайкой ввысь и пламенно, и честно,
Там наслаждались в вышине присутствием любви,
Вставая на крыло осмысленно и дерзко,
Пока их мысли мило и естественно легки.

Пошел бы я ребенком малым по аллее,
Траву сминая, и шурша огнем своей руки,
Посмеиваясь солнцу в новом поколенье,
Настраивая инструмент возвышенной души.

Но через миг они уже не обнимались,
И не кружились странно в танце нежном на ветру,
На землю райскую их лепестки опали,
И разлетелись выспренно в неведомом лесу.

Тогда ничьих я слов не слышал в поднебесье,
Земная жизнь ногтём проходит острым по стеклу,
Кружатся лепестки и падают раздельно или вместе,
До наших губ дотрагиваясь на сплошном бегу.

2006

1.
Я родился, не там, где я жил,
и не там, где я жил, умирал,
и родился не так, как хотел,
и не так, как хотел, умирал.

2.
Я пропитан землею холодной,
и землею холодной убит,
не познавшее славы народной,
мое тело на камнях лежит.

И никто меня здесь не оплачет,
и никто, как свеча не сгорит,
только ангел младенцем заплачет,
и зашлет мою душу в зенит.

Но никто меня там не встречает,
и с цветами никто не бежит,
лишь архангел словами ругает,
«Не готов!» – будто гром прогремит.

И назад он меня отправляет,
пусть душа еще там погорит,
и пускай еще тело страдает,
и пускай еще сердце болит.

Я теперь, будто ангел взрыдаю,
когда каюсь в небесном строю,
наконец-то теперь прочитаю
я небесную книгу свою.

Подо мною проходят когорты,
прорастают из трупов они, —
не рожденные дети абортов,
и их матери, как палачи.