Владислав Дорофеев - Вечерник

петербургские белые ночи не для пения панихид
время нам отпущено для духовного покаяния
страшно умирать без душевного раскаяния
прежде никогда земля и небо во мне не сближались
взгляд приобретает в одну секунду вечность
слабительный воздух города пью, будто придурошный
вечером, гуляя у столпа, встречу царицу из дворца
время открывает здесь все, и ворота жизни
с чистого листа поведу рассказ о беспамятстве
прежде запишу канон перекрестка по памяти

2003

Привел к Босфору Скобелев войска,
штыки блестят, как будто из стекла,
под солнцем неба русские слова
сквозь стены прорастают, как трава;
София так возжаждала креста,
что, кажется, уже гудят колокола,
и рассыпается, как из песка,
склоненная турецкая луна,
вдруг из стены в пространство алтаря
епископ выступает не спеша,
сжимает антиминс одна рука,
вторая с чашей для причастия;
здесь Евхаристия прекращена
была, когда соборные врата
ломали мусульмане, вереща,
ведь Византия Богу не мила
с тех пор, как уния заключена;
уже кровь истекает из ребра,
хлеб претворяется во плоть Христа,
из просфор вынимается душа,
не токмо чаша, полная вина,
молитва к Господу вознесена;
так литургия верных для Отца
под гул орудий вновь совершена;
в Константинополе из никуда
моря перетекают под себя,
Османская империя мертва,
Стамбул ей имя – или пустота.

2004

Серебряный храню губами вкус креста,
а на макушке упокоится кипa,
и в войковскую синагогу утром ранним
войду один я, тихо под покровом тайны,
передо мной седой раввин расположится,
и хитро подмигнув, ко мне он накренится,
расскажет он о том, что мы – ослы – ленивы,
и как мы с Богом беззастенчиво спесивы,
за ним звезда Давида золотом горит,
за мною пепел поколений говорит,
и выйдя вновь из позабытой колыбели,
мы над собою, словно ангелы, запели,
и вот открою я подаренный сидур,
бараний заорет от счастья мой тандур,
молитва в кровь войдет, как в левый глаз ресница,
и там останется, как желтая синица,
на крайнем стуле осторожно посижу,
в глаза евреям, улыбаясь, погляжу,
и помощи Святого Духа испрошу,
и может быть Его совета не пойму,
я в темноте на землю грешную сойду,
с семьей в суккy благословенную войду,
и, стоя, три благословения прочту,
вина ночного выпью, руки оболью,
и в мед я сладостную халу окуну,
и прикоснусь губами, и глаза сомкну,
и кисти белые талита обрету,
и в ночь я христианскую с семьей уйду.

2004

Воспринимаю Тору, как рисунок,
начертанный на этом берегу,
вступаю в воду я, совсем ребенок,
молюсь от страха, плачу и плыву.

Когда я сердцем трезвым голодаю,
воды я пью холодной из реки,
я маленькие волны враз глотаю,
большие понемногу, как грехи.

Я начинаю чувствовать дорогу,
я буквы вынимаю из воды,
я их располагаю очень строго,
наоборот, как камни из стены.

Слова вздымаются крутым порогом,
я руки расставляю и лечу,
хочу, вздымаюсь, высоко и много,
и от любви я бешеной кричу.

И постепенно исчезает тело,
я забываю запах и тоску,
душа становится надменно белой,
и свет безмерный тянется к виску.

Квадрат окна я вспоминаю в зале,
хочу я к вечности припасть в ночи,
но темнота напоминает жало,
оно вонзается, и ты кричишь.

Я ничего уже не различаю,
и слов я никаких не говорю,
одно наверняка я понимаю,
до неба я, наверно, долечу.

Но вот я будто в дикой карусели,
слипаются все лица на пути,
желания, как звезды, отлетели,
луна и солнце, люди – позади.

Хромаю отвлеченно, как Иаков,
как Исаак, я слепну на ходу,
как Авраам, я обручаюсь браком
с сестрою Саррой на своем веку.

Вручат скрижали мне, как Моисею,
как Аарон в священниках гряду,
как Иисус Навuн я ночь развею,
царя, как Самуил я умащу.

И, как Давид, врагов не пожалею,
и Храм я, как конструктор, соберу,
медведица придет, как к Елисею,
как Соломон, я мудрость испрошу.

Я, как Эсфирь, пожертвую любовью,
как Илия, живым я вознесусь,
потом, как Ездра, Храм второй построю,
на части, как Исайя, распадусь.

И Бога испугаюсь, как заразы,
я, как Иона, Слово не пойму,
когда меня кит выплюнет, как пазлы,
я в Ниневию, как пророк войду.