Виктор Топоров - Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы

В змеилище одном,

Здесь души режет Хлеборез

Заржавленным ножом,

И ночью злобу и тоску

Мы, как лампаду, жжем.

Здесь мысли – камня тяжелей,

Который грузим днем;

Лудим, паяем, жжем, поем

Унылым чередом;

Здесь и ночная тишина

Гремит страшней, чем гром.

Здесь человеческая речь —

Нечеловечья речь,

Здесь глаз в глазке и хлыст в руке

Спешат стеречь и сечь;

Забитые, убитые,

Мы в гроб готовы лечь.

Здесь Жизнь задавлена в цепях,

Кляп у нее во рту;

Один кричит, другой молчит —

И всем невмоготу,

И не надеется никто

На Божью доброту.

Но Божий глас дойдет до нас —

Бог разобьет сердца:

Сердца, что камня тяжелей,

Сердца темней свинца, —

И прокаженным мертвецам

Предстанет Лик Творца.

Затем и созданы сердца,

Что можно их разбить.

Иначе б как развеять мрак

И душу сохранить?

Иначе кто б, сойдя во гроб,

Мог вечности вкусить?

И вот он, с мертвенным лицом

И взором неживым,

Все ждет Того, кто и его

Простит, склонясь над ним, —

Того, кем Вор спасен, Того,

Кем Человек любим.

Он три недели смерти ждал, —

Так суд постановил, —

И три недели плакал он,

И три недели жил,

И, скверну смыв и грех избыв,

На эшафот вступил.

Он плакал, кровь смывая с рук, —

И кровью плакал он —

Ведь только кровь отмоет кровь

И стон искупит стон:

Над Каина кровавой тьмой

Христос – как снежный склон.

Есть яма в Рэдингской тюрьме —

И в ней схоронен стыд;

Там пламя извести горит,

Там человек лежит,

В горючей извести зарыт,

Замучен и забыт.

Пускай до Страшного суда

Лежит в молчанье он.

Пускай ни вздохом, ни слезой

Не будет сон смущен:

Ведь он любимую убил,

И суд над ним свершен…

Любимых убивают все,

Но не кричат о том, —

Издевкой, лестью, злом, добром,

Бесстыдством и стыдом,

Трус – поцелуем похитрей,

Смельчак – простым ножом.

В час, когда, клонясь все ниже к тайным свиткам чернокнижья,

Понял я, что их не вижу и все ближе сонный мор, —

Вдруг почудилось, что кто-то отворил во тьме ворота,

Притворил во тьме ворота и прошел ко мне во двор.

«Гость, – решил я сквозь дремоту, – запоздалый визитер,

Неуместный разговор!»

Помню: дни тогда скользили на декабрьском льду к могиле,

Тени тления чертили в спальне призрачный узор.

Избавленья от печали чаял я в рассветной дали,

Книги только растравляли тризну грусти о Линор.

Ангелы ее прозвали – деву дивную – Линор:

Слово словно уговор.

Шелест шелковый глубинный охватил в окне гардины —

И открылись мне картины бездн, безвестных до сих пор, —

И само сердцебиенье подсказало объясненье

Бесконечного смятенья – запоздалый визитер.

Однозначно извиненье – запоздалый визитер.

Гость – и кончен разговор!

Я воскликнул: «Я не знаю, кто такой иль кто такая,

О себе не объявляя, в тишине вошли во двор.

Я расслышал сквозь дремоту: то ли скрипнули ворота,

То ли, вправду, в гости кто-то – дама или визитер!»

Дверь во двор открыл я: кто ты, запоздалый визитер?

Тьма – и кончен разговор!

Самому себе не веря, замер я у темной двери,

Словно все мои потери возвратил во мраке взор. —

Но ни путника, ни чуда: только ночь одна повсюду —

И молчание, покуда не шепнул я вдаль: Линор?

И ответило оттуда эхо тихое: Линор…

И окончен разговор.

Вновь зарывшись в книжный ворох, хоть душа была как порох,

Я расслышал шорох в шторах – тяжелей, чем до сих пор.

И сказал я: «Не иначе кто-то есть во тьме незрячей —

И стучится наудачу со двора в оконный створ».

Я взглянул, волненье пряча: кто стучит в оконный створ?

Вихрь – и кончен разговор.

Пустота в раскрытых ставнях; только тьма, сплошная тьма в них;

Но – ровесник стародавних (пресвятых!) небес и гор —

Ворон, черен и безвремен, как сама ночная темень,

Вдруг восстал в дверях – надменен, как державный визитер

На плечо к Палладе, в тень, он, у дверей в полночный двор,

Сел – и кончен разговор.

Древа черного чернее, гость казался тем смешнее,

Чем серьезней и важнее был его зловещий взор.

«Ты истерзан, гость нежданный, словно в схватке ураганной,

Словно в сече окаянной над водой ночных озер.

Как зовут тебя, не званный с брега мертвенных озер?»

Каркнул Ворон: «Приговор!»

Человеческое слово прозвучало бестолково,

Но загадочно и ново… Ведь никто до этих пор