Владимир Солоухин - Стихотворения

В их крови певучий и тревожный

Ветер странствий, вольного полета.

Впереди закатные болота,

Тишина ночлегов осторожных.

Или в час, как только рассвело,

Полнаперстка дроби под крыло.

И повиснут крылья, а пока

Легок взмах широкого крыла.

Гуси шли, и голос вожака

Долетел до нашего села.

А у нас на маленьком дворе,

Сельской птицы гордость и краса,

Тихо жил и к празднику жирел

Краснолобый медленный гусак.

По деревне шлялся и доволен

Был своею участью и волей.

Но теперь от крика вожака

В ожиревшем сердце гусака

Дрогнул ветер странствий и полета,

И гусак рванулся за ворота.

И, ломая крылья о дорогу,

Затрубил свободу и тревогу.

Но, роняя белое перо,

Неуклюже ноги волоча,

На задах, за низеньким двором

Он упал на кучу кирпича.

А на юге в небе светло-синем

Таял зов, на крыльях уносимый.

1949

Березу, звонкую от стужи,

Отец под корень подрубал.

Седьмой удар, особо дюжий,

Валил березу наповал.

На синий снег летели щепки,

Чуть розоватые собой,

А самый ствол, прямой и крепкий,

Мы на санях везли домой.

Там после тщательной просушки

Гулял рубанок по стволу,

И солнцем пахнущие стружки

Лежали пышно на полу.

А в час, когда дымки на крышах

И воздух звонок, как стекло,

Я уходил на новых лыжах

На холм высокий, за село.

Такой нетронутый и чистый

Весь мир лежал передо мной,

Что было жалко снег пушистый

Чертить неопытной лыжней.

Уже внизу кусты по речке

И все окрестности внизу,

И тут не то что спрыгнуть с печки

Иль прокатиться на возу.

Тут ноги очень плохо служат

И сердце екает в груди.

А долго думать только хуже,

А вниз хоть вовсе не гляди.

И я ловчил, как все мальчишки,

Чтоб эту робость провести:

Вот будто девочку из книжки

Мне нужно броситься спасти.

Вот будто все друзья ватагой

Идут за мною по пятам

И нужно их вести в атаку,

А я у них Чапаев сам.

Под лыжей взвизгивало тонко,

Уж приближался миг такой,

Когда от скорости шапчонку

Срывает будто бы рукой.

И, запевая длинно-длинно,

Хлестал мне ветер по лицу,

А я уже летел долиной,

Вздымая снежную пыльцу…

Так стриж в предгрозье, в полдень мая,

В зенит поднявшись над селом,

Вдруг режет воздух, задевая

За пыль дорожную крылом.

1951

Уходило солнце в Журавлиху,

Спать ложилось в дальние кусты,

На церквушке маленькой и тихой

Потухали медные кресты.

И тогда из дальнего оврага

Вслед за стадом медленных коров

Выплывала темная, как брага,

Синева июльских вечеров.

Лес чернел зубчатою каймою

В золоте закатной полосы,

И цветок, оставленный пчелою,

Тяжелел под каплями росы.

Зазывая в сказочные страны,

За деревней ухала сова,

А меня, мальчишку, слишком рано

Прогоняли спать на сеновал.

Я смотрел, не сразу засыпая,

Как в щели шевелится звезда,

Как луна сквозь дырочки серая

Голубые тянет провода.

В этот час, обычно над рекою,

Соловьев в окрестностях глуша,

Рассыпалась музыкой лихою

Чья-то беспокойная душа.

«Эх, девчонка, ясная зориночка,

Выходи навстречу — полюблю!

Ухажер, кленовая дубиночка,

Не ходи к девчонке — погублю!»

И почти до самого рассвета,

Сил избыток, буйство и огонь,

Над округой царствовала эта

Чуть хмельная, грозная гармонь.

Но однажды где-то в отдаленье,

Там, где спит подлунная трава,

Тихое, неслыханное пенье

Зазвучало, робкое сперва,

А потом торжественней и выше

К небу, к звездам, к сердцу полилось…

В жизни мне немало скрипок слышать,

И великих скрипок, довелось.

Но уже не слышал я такую,

Словно то из лунности самой

Музыка возникла и, ликуя,

Поплыла над тихою землей,

Словно тихой песней зазвучали

Белые вишневые сады…

И от этой дерзости вначале

Замолчали грозные лады.

Ну а после, только ляжет вечер,

Сил избыток, буйство и огонь,

К новой песне двигалась навстречу

Чуть хмельная грозная гармонь.

И, боясь приблизиться, должно быть,

Все вокруг ходила на басах,

И сливались, радостные, оба

В поединок эти голоса.

Ночи шли июльские, погожие,

А в гармони, сбившейся с пути,

Появилось что-то непохожее,

Трепетное, робкое почти.

Тем сильнее скрипка ликовала

И звала, тревожа и маня.

Было в песнях грустного немало,