Владимир Солоухин: Стихотворения

Сербиянские глаза.

Из-под шали черный локон,

А глаза под стать ножу:

— Дай-ка руку, ясный сокол,

Дай на руку погляжу!

Будет тайная тревога,

А из милых отчих мест

Будет дальняя дорога

И червонный интерес!

Ту девицу-голубицу

Будешь холить да любить… —

Ко всему мне прицениться,

Ничего мне не купить.

1946

Как растают морозные

Голубые снега,

Воды вешние, грозные

Принимает река.

Воды талые, мутные

Из окрестных лугов,

И становится трудно им

В тесноте берегов.

Выливаются в поймы,

Размывают стога…

А моя река поймана,

Высоки берега.

Половодью быть где же тут,

Как же паводку быть?

Только льдины со скрежетом

Вдруг встают на дыбы.

И, сшибаясь, сломаются,

И звереет волна, —

Не звереть и не маяться

В эти дни не вольна!

1945–1956

Молчать, молчать, ревнуя и страдая.

Нет, все как есть простить,

Вернуть ее назад!

Снимаю трубку, словно поднимаю

Тяжелый камень, словно виноват.

Я не хотел… Но поздно или рано…

Я это знал все время наизусть…

Сухой щелчок как выстрел из нагана.

Я трубку снял.

Ты слышишь — я сдаюсь!

1945

Наверное, дождик прийти помешал,

А я у пустого сквера

Тебя до двенадцати ночи ждал

И ждал терпеливо в первом.

Я все оправданий тебе искал:

«Вот если бы дождик не был!..»

И если была какая тоска —

Тоска по чистому небу.

Сегодня тебе никто не мешал.

А я у того же сквера

Опять до двенадцати ночи ждал,

Но с горечью понял в первом:

Теперь оправданий нельзя искать —

И звезды и небо чисто.

И если крепка по тебе тоска,

Тоска по дождю — неистова!

1945

Постой. Еще не все меж нами!

Я горечь первых чувств моих

В стих превращу тебе на память,

Чтоб ты читала этот стих.

Прочтешь. Но толку много ль в том,

Стихи не нравятся, бывает,

Ты вложишь их в тяжелый том —

Подарок чей-то, я не знаю.

А через год не вспомнишь снова

(Позабывают и не то!),

В котором томе замурован

Мой вдвое сложенный листок.

Но все равно ты будешь слышать,

Но будешь ясно различать,

Как кто-то трудно-трудно дышит

В твоей квартире по ночам,

Как кто-то просится на волю

И, задыхаясь и скорбя,

Ревнует, ждет, пощады молит,

Клянет тебя!.. Зовет тебя!..

1945–1956

Она полна задорных соков,

Она еще из молодых,

И у нее всегда до срока

Срывают жесткие плоды.

Они растут как будто наспех

И полны вязкой кислотой.

Она безропотно отдаст их

И остается сиротой.

Я раз тряхнул ее, да слабо.

А ветки будто говорят:

«Оставьте яблоко хотя бы

На мне висеть до сентября.

Узнайте, люди, как бывают

Прекрасны яблоки мои,

Когда не силой их срывают,

А я сама роняю их».

1947

Дуют метели, дуют,

А он от тебя ушел…

И я не спеша колдую

Над детской твоей душой.

Нет, я не буду спорить,

Делать тебе больней.

Горе, большое горе

Скрылось в душе твоей.

В его задекабрьском царстве

Птицам петь не дано…

Но моего знахарства

Вряд ли сильней оно.

Мне не унять метели,

Не растопить снега…

Но чтобы птицы пели —

Это в моих руках.

Прежнего, с кем рассталась,

Мне не вернуть никак…

Но чтобы ты смеялась —

Это в моих руках!

1947

Тут и полдень безмолвен, и полночь глуха,

Густо спутаны прочные сучья.

Желтоглазые совы живут по верхам,

А внизу — муравьиные кучи.

До замшелой земли достают не всегда

Золотые и тонкие спицы.

И неведомо как залетела сюда

Океанская вольная птица.

И спешила спастись. Все металась, крича,

И угрюмые сосны скрипели.

И на черную воду лесного ручья

Тихо падали белые перья.

Я простор тебе дам. Только ты не спеши

О тяжелые ветви разбиться,

Залетевшая в дебри таежной тиши

Легкокрылая милая птица.

1947

Здесь гуще древесные тени,

Отчетливей волчьи следы,

Свисают сухие коренья

До самой холодной воды.

Ручья захолустное пенье

Да посвисты птичьи слышны,

И пахнут лесным запустеньем

Поросшие мхом валуны.

Наверно, у этого дуба,

На этих глухих берегах

Точила железные зубы