version="1.0" encoding="utf-8"?> prose_su_classics Владимир Алексеевич Солоухин Владимирские просёлки
Чтобы написать книгу «Владимирские просёлки», Владимир Солоухин в июне 1956 года прошел пешком, проскакал на лошади, проехал на автомобиле и проплыл на колесном пароходе через всю Владимирскую область.
Путевой дневник, ставший лирической повестью рассказывает о жизни нестоличной России середины 50-х.
1957 ru ru LT Nemo FB Tools 2006-03-24 http://publ.lib.ru OCR: sad369 (13.03.2006) 79AA3BD0-858F-4E71-9534-2BEB87A8386B 1.0 Солоухин В.А. Собрание сочинений в 4 т. Том 1. «Художественная литература» Москва 1983 Солоухин В. А. Собрание сочинений в 4 т. М.: Худож. Лит., 1983. Том 1. Стихотворения; Лирические повести. 1983. – 638 с. – с. 215–432.
Владимир Алексеевич Солоухин
(1924—1997)
Владимирские просёлки
Повесть
Я видел, может быть, полсвета
И вслед за веком жить спешил,
А между тем дороги этой
За столько лет не совершил.
Хотя своей считал дорогой
И про себя ее берег,
Как книгу, что прочесть до срока
Все собирался и не мог.
А. Твардовский
О, красна ты, Земля Володимирова!
Из старинной рукописи
Нет, вызвал бы я вас на Русские проселки,
Чтоб о людском житье прочистить ваши толки.
П. Вяземский
Вернувшись из далекого путешествия, обязательно будешь хвастаться, рассказывать диковинные вещи. Ну не совсем уж так, чтобы одним шомполом сразу семь уток убить, но случалось, мол, и нам заарканить ненецким арканом гордую шею белоснежного лебедя.
Да и распишешь еще, как он ударил в этот миг лебедиными крыльями по черному зеркалу тундрового озерка, и дробил, и бил его в мельчайшие дребезги.
Великое удовольствие смотреть при этом на удивленные лица слушателей, что и не верят и верят каждому твоему слову. Путешествия потеряли бы половину своего смысла, если бы о них нельзя было рассказывать.
Вот так-то хвастался я однажды своему приятелю, а потом вдруг спросил:
– Ну а у тебя что нового? Ты где побывал за это время?
– Да мы что же… Где уж нам лебедей ловить! Ездил я тут за одной бытовой темкой, между прочим, в твои родные, во владимирские то есть, края. Места, брат, у вас! Вот, помнишь, как отъедешь от Камешков, будет перелесок справа…
И он начинал мне говорить о перелеске, как будто я только что вернулся из этих мест. А у меня краснели уши, и стыдно было перебить его: «Да не был я в Камешках, и перелеска твоего не видел, и про Пересекино в первый раз слышу».
Другой приятель допекал еще горше.
– Заходим мы, значит, в Юрьев-Польский ранним утром. Только дождь прошел: земля курится, трава сверкает. Городок деревянный, тихий, над домами трубы дымят. Через город река течет, и так она до краев полна, вот-вот выплеснется. И вся-то река прямо в центре города кувшинками заросла. Горят они, желтые, на тихой утренней воде. По-над водой мостки тесовые там и тут. На мостках ядреные бабы икрами сверкают, вальками белье колотят. А вокруг петухи орут. Фландрия, да и только! Вот каков Юрьев-Польский. А река эта, как ее… Колочка?
– Да, да, Колочка.
– Да нет же, Колокша! А река эта, Колокша, рыбой, говорят, полна.
Тут уж я не только что краснел – провалиться готов был на этом месте. «Колочка! Сам ты Колочка! Ну ладно, что в Камешках не бывал, а тут не знаешь, что Юрьев-Польский на той же Колокше стоит, что течет в шести верстах от твоего родного порога. Да и до Юрьева самого едва ли тридцать верст. А ведь не был вот, не видал, не знаешь. По разным Заполярьям, Балканам да Адриатическим морям разъезжаешь, а родная земля совсем в забросе. Другие люди тебе о ее красоте рассказывают».
Так постепенно возникла и росла хорошая ревность, а вместе с тем осознавался моральный долг перед Владимирской землей, красивее которой (это всегда я знал твердо) нет на свете, потому что нет земли роднее ее.
Тогда и пришло непреодолимое желание увидеть ее всю как можно подробнее и ближе.
Совпало так, что к этому времени через один пустячок понял я вдруг настоящую цену экзотики. Дело было за чтением Брема. Мудрый природоиспытатель описывал некоего зверька, водящегося в американских прериях. Говорилось, между прочим, что мясо этого зверька отличается необыкновенно нежным вкусом, что некоторые европейцы пересекают океан и терпят лишения только ради того, чтобы добыть оного зверька и вкусить его ароматного мяса.
Тут, признаюсь, и у меня текли слюнки и поднималось чувство жалости к самому себе за то, что вот помрешь, а так и не попробуешь необыкновенной дичины. «Обжаренное в углях или же тушенное в духовке, – безжалостно продолжала книга, – мясо это, несомненно, является лакомством и, по утверждению особо тонких гастрономов, вкусом своим, нежностью и питательностью не уступает даже телятине».
Читать дальше