Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2 - Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

И вот уже морского странника
Далеко силуэт сиротский.
Вы — крестный моего «Титаника».
(Почти из Вас цитата, Бродский.)

Пусть бьёт в него волна шипучая
Там, на просторе океанском.
А с Вами, Бродский, я при случае
Хотел бы чокнуться шампанским.

Я опять лечу на самолёте.
Самолёт гудит на ровной ноте.

У окна, откинувшись слегка,
Сверху вниз смотрю на облака.

И во мне спокойствие такое,
Словно я попал в страну покоя.

Но едва ногой я землю.трону —
Нет моей тревоге угомону.

Стал ногой на землю, так уже
Поневоле ты настороже…

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов?
Неужели же в сущности всё оказалось неверным?
Даже месяц, что плыл меж берёзовых белых стволов,
Был подвешен на нитке, раскрашенным был и фанерным.

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,
Чтоб пресыщенный мозг задевали и били по нервам?
Неужели всё было игрой? И всего-то делов,
Что, взойдя на подмостки, кривляться фигляром манерным?

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,
И всего-то делов, что ночами торчать по тавернам
У залитых вином и запачканных пеплом столов,
И заумные вирши гундосить каким-нибудь стервам?

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,
И всей жизни улов оказался до жути мизерным?
И со свалок журнальных гремит щебетанье щеглов,
И бездарная заваль себя называет модерном!

Неужели всё кончится бредом горячих голов,
Тех, что мир оглашают не словом, а рёвом пещерным,
И, подобно саркомам, гангренам и гнойным кавернам,
Ополчились на плоть первозданных, осмысленных слов!

Под вывеской — окно
И дверь в полуподвал.
Мой бедный Сирано,
Ты рестораном стал!

Девчонка мне питьё
Поставила на стол.
Напялен на неё
Твой кожаный камзол.

Болтается перо
Над шляпою у ней,
Но голое бедро
Рапиры поверней.

И всё же не возьму
Я твоего письма,
Хоть — видно по всему
Она не прочь сама…

Высокое нытьё
Ей быстро надоест,
Чтоб соблазнить её
Достаточен и жест.

Выпячивая нос
Во всю его длину,
Ты обсуждал вопрос
Полёта на луну.

Укрыт ночною тьмой,
Вещал ты в тишине,
А современник мой
Уже был на луне!

Мой бедный Сирано,
Твоя мечта смешна:
В архив уже давно
Романтика сдана —

Ни шпаги, ни плаща,
Ни благородных дам.
Но смерть от кирпича
Ещё доступна нам.

Ах как всё это, право, печально!
В нашем сердце некрасовский стих
Разгулялся рыдально-кандально
И ещё до сих пор не затих.

Ах как всё это, право, печально!
Это Лермонтов в юности нам
Ту строку обронил огнепально,
Что на сердце оставила шрам.

Ах как всё это, право, печально!
Это Блок через ночь, через снег
Из проклятого века прощально
Помахал нам в чудовищный век.

Ах как всё это, право, печально!
Но не в том ли бессмертья залог,
Что печально звучит как хрустально
До сих пор нам из пушкинских строк.

Два пенсильванских немца в чёрных шляпах
В сиянии окладистых бород
Вошли в автобус и уселись важно
И благолепно за моей спиной.
Через минуту я услышал странный
И неприятный щёлкающий звук.
Я обернулся — и в корявых пальцах
У немцев увидал пустые банки
Из-под каких-то минеральных вод.
И то и дело кто-нибудь из них
На банку нажимал, и та в ответ
Прищелкивала. Это продолжалось
От Питтсбурга до Вашингтона — больше
Шести часов, — и я возненавидел
Окладистые бороды, я проклял
Старинного покроя сюртуки
И шляпы старомодного фасона,
И все сентиментальные рассказы
О прелестях патриархальной жизни.

Какая-то чушь, какая-то блажь,
Какой-то осенний кругом ералаш.
Размашисто дерево пляшет чардаш,
Рушатся листья у входа в гараж.