Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2 - Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

И думали вы, что сунусь
С воспоминаньями я
В архив, где хранится юность
Растоптанная моя?

Вверху хрусталём и хромом
В антракте зажгли звезду.
Раскланиваюсь со знакомым
В четырнадцатом ряду.

А сцена пуста. Не там ли,
Вперёд наклонясь чуть-чуть,
Просил Офелию Гамлет
В молитве его помянуть?

Я страх почувствовал некий,
Что Гамлет просил о том
Уже в семнадцатом веке.
Попросит в двадцать шестом.

И перед этою тайной,
Что столько веков живёт,
Я — только совсем случайный
Незначащий эпизод,

И что искусство мудрее
Во многом жизни самой,
И что костюм устареет
Не гамлетовский, а мой.

Что здесь, у самого края
Сцены, живущей века,
Зрителя я играю,
И роль моя коротка.

Магазин игрушек.
Сколько погремушек!
Прямо из окошек —
Выставка матрёшек.
Вон дрыгун, вон прыгун,
На верёвочке вертун!
Рядом с этим дрыгунцом —
Пограничник с ружьецом.
Вон пожарник в каске,
Куколка в коляске.
Крашеные кубики
Для дошкольной публики.
А у самых у дверей —
Деревянный воробей:
Заведёшь ключом пичужку —
Чик-чирик да скок-поскок.
Продавец продаст игрушку,
Запакует в коробок.

Жизнь сегодня подытожа,
Сделал вывод я один:
Жизнь совсем была похожа
На вот этот магазин.
Был дрыгун я, был прыгун,
Был я по миру скакун,
А за мной, за дрыгунцом —
Пограничник с ружьецом!
От него я тягу дал,
Удирать я был удал!
И среди путей-дорожек
Моего житья-бытья
На хорошеньких матрёшек
Как засматривался я!

Жизнь горела, жизнь пылала,
Жизнь меня кидала в жар,
И пожарников немало
Заливало мой пожар!
Несмотря на эти встряски,
Я нисколько не тужил, —
Я дитя возил в коляске,
Дом из кубиков сложил.
И теперь я — ей-же-ей —
Деревянный воробей!
Есть какой-то голосок:
Завожусь я на часок!
Мой последний вечер — вот он!
Мрак вокруг меня глубок.
Очень скоро буду продан:
Запакуют в коробок!

Проснулся ночью — болит плечо.
Ну что же, значит — я жив ещё.
От жизни больно, как от ушиба.
А все же Богу за жизнь спасибо.

Кому столицы, кому задворки,
А я остался в ночном Нью-Йорке.
Себя я вижу за стойкой в баре.
А за окошком — фонарь в угаре.

По виду скажут — бывалый малый,
Чуть-чуть сутулый, слегка усталый…
А сам себе я по всем приметам
Казался ветром, звездой, поэтом!..

Но только время — песок сыпучий.
Улёгся ветер, звезда за тучей…
Да и с годами о всяком хламе
Устал я звёздно звенеть стихами.

Ну, что же, — с болью, так, значит, с болью.
Уже свыкаюсь я с новой ролью,
И телогрейка моя на вате,
И вечерами окно в закате.

И клён знакомый — совсем у дома,
И сад за домом, где всё знакомо.
Всё то же кресло стоит в гостиной.
Жизнь оказалась довольно длинной.

В добротных фуражках Добрыни Никитичи
Стоят на трибунах иконно,
И тысячи тысяч, по площади идучи,
Несут исступлённо знамёна.

А в мире осеннем одни несуразности,
И всё заграбастает скоро
Октябрь, подползающий жёлтой опасностью
К ольхе, что стоит у забора.

Никто не отыщет спасения скорого,
Но, русские люди, молитесь,
Чтоб в поле на тягу набрел Святогорову
Мечом опоясанный витязь.

Мы весело жили, и мглу
Вечернюю мы не заметили,
А смерть где-нибудь на углу
Уже расставляет свидетелей.

И может быть, тот нелюдим,
Сопящий над чашкой с мороженым,
Склонится над телом твоим,
У будки газетной положенным.

По виду суровый такой,
Взглянув на тебя озабоченно,
Махнёт безнадёжно рукой —
Что, дескать, с тобою покончено!

Пройдешь ты остаток пути,
Простишься ты с жизнью налаженной.
Ах, если бы с толком пройти
Вот эти последние сажени!..

Чтоб даром твой дух не угас
Среди обступающей темени,
Рискнул бы ты правду хоть раз
Сказать о себе и о времени,

Блеснул бы ты правдою той,
Что прячут от всех по обычаю,
Что смерти равна простотой
И смерти равна по величию.

Вот она — эпоха краха
С рыхлой суматохою!
Трепыхаемся от страха,
На ухабах охая.