Александр Этерман - Реквием по Н В

И плачу от земного тяготенья
И обладанья. С городских высот
Престижное свободное паденье
Влипает в глубину пчелиных сот,

А Айзек Ньютон, говоря серьезно,
Искал в саду не яблоко, а гриб,
И оступился. Вытирая слезы,
Он от досады потирал ушиб,

Уже схватив, что из объятий Музы
Не вынырнешь — и, как карась об лед,
Катился вниз с согласья профсоюза,
Кусая рот и утирая пот,

Пленившись сразу содержимым улья
И ролью трутня. Соревнуясь с ним,
Я от волненья расставляю стулья
И чувствую себя еще одним,

И пробую от ревности и злости
Хозяйского котенка причесать,
Пока ты выпроваживаешь гостя,
Задерживаясь с ним на полчаса.

Тут нет любви и быть ее не может.
Смертельный грех — крутить в такую ночь.
Я понимаю, что тебя тревожит,
Но вовсе не хочу тебе помочь.

X
Так начиналось. Заживо свежее,
Но вот, нельзя. Пока что это флирт.
Кусаем локти, и под стать затее
Горит, почти не грея, чистый спирт

И лезет голубыми языками.
Мигаем вслед — хоть сам на стенку лезь!
Как это славно — отгореть в стакане
Но что нас ждет, когда он выйдет весь?

Врать нелегко, а притворяться долго.
Небесный лоб давно не чистый лист,
А пухлый том. Не может жертва долга
Вести себя как физиономист.

Так невпопад, так глупо выбрать маску!
"Соскучилась, и, право, как дела?"
Все дело в том, что по ревизской сказке
Ты вечно в этой комнате жила,

А я привык судить официально.
И что с того, что, справившись с замком,
Ты без труда найдешь дорогу в спальню?
Мне все равно мириться с двойником,

Да так, что правый суд придет в смятенье!
"Все слава Б-гу". Услыхав ответ,
Ты обернулась неприступной тенью,
Закрыла дверь и погасила свет,

Так что любовь уперлась в опознанье
Что станется с нее за десять лет,
Когда в углу, как будто в наказанье,
Безрадостно качался твой портрет?

По будним дням он до сих пор в работе.
Какой печальной яростью полно
Дрожанье век на содроганье плоти
И занавеси белой полотно!

XI
Хромой судья едва ли будет тронут.
Мы запросто скользим поверх строки,
А из холодных неуютных комнат
Есть два пути. Есть образец руки

Вдоль всей стены, нисколечки не грея
Ты так скучала, чистя карандаш,
Что напетляла. Было бы умнее
Намалевать лирический пейзаж,

Опять же, от окна до туалета,
Или закрасить. В високосный год,
Наверное, до наступленья лета
Все высохнет и запах пропадет,

А мы уже привыкли к светлым пятнам,
Следам клопов и проданных картин.
Наш Диоген, сумевший стать приятным
Обыкновенный светский господин.

Я отпускаю маленького зверя.
Он торопливо прыгает с колен
И медленно бежит к открытой двери
От голода и внутренних проблем.

XII
В дырявой бочке на краю Вселенной,
На топком дне желудочной кисты,
В косых глазах упившейся сирены
Я угадал любимые черты

И долго бил копытом от обиды.
Такое счастье — но не может быть!
Где и когда — и под каким же видом
Я, наконец, сумел ее забыть?

Ты расточила золото и царство,
Остался пшик — наш первый общий блин.
В такой закваске пенное лекарство
Ничуть не хуже, чем пенициллин

И "клей универсальный" в царстве кукол
Все, чтобы жить и радоваться. Пусть
Так и случится. Я себе баюкал
Вполне биологическую грусть

И находил следы кровосмешенья
В благополучной до сих пор семье
Соседей сверху. В ихнем помещеньи
Нисколько не готовились к зиме.

XIII
Так судьбы гнутся, так они мельчатся,
Летит резьба и сводятся на нет.
Наверно, нам не стоило встречаться
После семи плюс три голодных лет,

Чихая на неясность отношений
Что там притворство — радость или гнев?
Мы сумрачно держались прежних мнений,
Остепенившись и понаторев

В столь милом большинству рабовладеньи:
Все в свой черед — не каменный же век,
Не коммунизм — все к лунному затменью,
Как полагал пещерный человек,

С которым ты охотно согласилась
И два неполных месяца пробыв
В замужнем состоянии, решилась
На социальный, в сущности, разрыв,

Чтобы реальность в утреннем прочтеньи
Не помирила нас за пять минут.
Так молят Б-га о землетрясеньи,
Чтобы назавтра не являться в суд.