Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

Эта пальма цветом нежным
Покрывается лишь раз
И в уборе белоснежном
Познает свой смертный час.

Так и шудра, темный, пленный,
В мир загробный перейдет
Одинокий, но блаженный,
Словно пальма Талипот!

Полюби свое грубое платье
И в дешевой харчевне обед,
Площадной потаскушки объятья
И коптилки мигающий свет.

Полюби свою горькую бедность,
Преклонись пред суровой судьбой,
Пусть наложит смертельную бледность
На лицо твое голод лихой.

Не бунтуй, не желай, не завидуй,
Непрестанно весь мир славословь,
Не порочь себя злою обидой,
Но да будет с тобою любовь.

Эта бедная жизнь неповторна, –
Значит: вся она – сладостный дар,
Значит, – скорбь человечья позорна
И достойна презренья и кар.

И лохмотья, и язвы земные
Слаще ангельских песен в раю, –
Так люби ж твои дни горевые
И голодную бедность твою!

Со старой нищенкой, осипшей, полупьяной,
Мы не нашли угла. Вошли в чужой подъезд.
Остались за дверьми вечерние туманы
Да слабые огни далеких, грустных звезд.

И вдруг почуял я, как зверь добычу в чаще,
Что тело женщины вот здесь, передо мной,
И показалась мне любовь старухи слаще,
Чем песня ангела, чем блеск луны святой.

И ноги пухлые покорно обнажая,
Мегера старая прижалася к стене,
И я ласкал ее, дрожа и замирая,
В тяжелой, как кошмар, полночной тишине.

Засасывал меня разврат больной и грязный,
Как брошенную кость засасывает ил, —
И отдавались мы безумному соблазну,
А на свирели нам играл пастух Сифил!

Горело солнце ярко надо мною,
И радостно все в Мире я любил,
Простор небес меня животворил,
Поля пленяли тихою красою —

И я, сливаясь с мудрой тишиною,
У Господа иного не просил…
Смиренно я душе провозгласил:
«Земная — ты, и будь навек земною!»

И вот разрушен ныне мой покой —
Не горем, не страданьем, не бедой,
А к женщине безмерною любовью.

И холодно смотрю на небеса,
Душе чужда всемирная краса,
А лишь пред Ней исходит сердце кровью.

Выявляет развратная личность
Белизну свих бедер поганых
Пред толпою гостей неприличных,
Залихватски икающих, пьяных…
Но при этом позорном моменте,
Красоте неземной улыбаясь,
Белокурый и юный студентик
Встал со стула и вышел, шатаясь.
И к чуланной измазанной двери
Прислонившись тужурочкой новой,
Всунул в рот он конец револьвера
И залился весь кровью багровой…
И когда бездыханное тело
Положили, ругаясь, на столик,
В окна утро, дрожа, посмотрело
И лишился ума алкоголик.

Я все сказал… Во мне пропели
И смолкли все мои стихи,
И надо мной отяготели
Мои позорные грехи.

Во мне погасло пламя воли,
Я дал связать себя, как раб,
Я – свой среди кабацкой голи
И меж распутных пьяных баб.

Но почему ж, порою глянув
В окошко грязное пивной,
Я забываю звон стаканов,
Залюбовавшись синевой?

Я с белым облачным барашком
Играю в голубых лугах,
Забыв о всем больном и тяжком,
О всех проклятьях и цепях.

Но собутыльник грубо тронет
Меня дрожащею рукой –
И сердце вздрогнет и застонет,
И в мутном омуте потонет
Напев, рожденный синевой!..

Ах, не все ль равно: татарин,
Русский, немец или жид,
Беглый каторжник иль барин, –
Я давно забыла стыд!

Только б звякали монеты,
Только б жгло язык вино!
Все мечты мои отпеты
И оплаканы давно.

Вспоминала раньше маму,
И подруг, и классных дам,
Но теперь всю эту драму
Я отправила к чертям.

Не скандалю, не мечтаю
В час безделья, по утрам,
А пою да вышиваю
Полотенце для мадам.

Предлагал один безусый
С ним вступить в законный брак,
Но замялся – чуть на бусы –
Попросила я трояк.