Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Камениста и скудна Итака:
Это скалы уступами вниз…
Но от брега блаженных Феаков
К ней вернется усталый Улисс.

Как окна темного собора –
Пролеты улиц на восток.
Сереет ночь. Теперь уж скоро.
Но срок потемкам не истек:

Еще с досадой и устало,
Желтея, светят фонари;
Ледок, нетоптаный и талый,
Неоном огненным горит.

За черным переплетом сада,
Как темный щит, блестит вода.
Висит тяжелою лампадой
Большая тусклая звезда.

И на Бродвее наяву,
На краткий миг, я вижу четко
Гранит, чугунную решетку,
Зарю и бледную Неву.

Во тьме зеркала, точно лед под мостом,
И время кукует настойчиво в зале.
Я сам не поверил бы, если б сказали,
Что жизнь – как бессонница в доме пустом.

Размеренный маятник, скрип, и за этим
Чуть слышный, но вкрадчивый звон тишины.
Мы путаем долго, пока мы не встретим
Простого решенья, и вот решены

Все прежние «дайте», «хочу» и «мне надо».
Не надо. Не будет дано. Это ночь.
Бессонница, время, бегущее прочь,
И отсвет фонарный из голого сада.

Сумрачные северные ели
Встали у несчитанных озер.
Девы леса валуны одели
В домотканый моховой ковер.

Утром это – свежесть смоляная,
Сладкий запах клевера с полян.
Но колдует вечером, я знаю,
Цепкими волокнами туман.

Где-то тут же, рядом, недалеко,
За какой-то тонкою чертой,
Рвется к нам и плачет одиноко
То, что стало памятью простой.

Тише! Сядь над каменным обрывом,
Слушай звоны северной струи:
Дунет в елях тягостным порывом
И глаза откроются твои.

Жалобой протяжной вырастая,
Из ночных холодных камышей
Выплывет медлительная стая
Туонельских черных лебедей.

Мы отправимся в гости к патрону
В старомодный его городок.
Где на башнях заснули вороны,
А юстицрат напудрен и строг.

Совершенно особого рода
Путешествие в эту страну:
Дать веселому бреду свободу
И пуститься в его глубину.

Будет бред в романтическом стиле:
Бой часов будет важен и глух;
Жестяной, на готическом шпиле,
Принатужившись, капнет петух.

Неожиданно явят предметы
Совершенно особенный лик.
Но с неважной подробностью этой
Ты, конечно, освоишься вмиг.

Мейстер Гофман учтиво смеется:
«Так и знал, что вы будете тут!..»
Он горшки золотит, и уродцы
В них под крышкой стеклянной растут.

В преддверьи усыпальницы, в пещере, –
Преддверье смерти – сумерки стоят.
Квадратной стерегущей пастью двери
Распахнуты в живой зеленый сад.

В саду она. Но ведомо лемурам,
Чьи докатились до предела дни.
И вот исходят, серы и понуры,
Из стен сырых и сумерек они.

И станут в круг, и заклинают хором,
И снова ходят, ищут и зовут.
Глаза их пусты. Руки их не скоры, –
Но неизбывней неразрывных пут.

«…Кто строил дом такой плохой?..»
Откуда эти строки?
Как отзвук дальний и глухой,
Они твердят о сроке.

– Напрасен дней привычный лёт
И золото восходов.
Тебя уже избрал и ждет
Хозяин черных сводов.

В моем саду поставлен склеп,
Но сад живет и зелен.
О, как жесток и как нелеп,
О, как конец бесцелен!