Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Но если сказка – расписные ножны.
То знание – отточенный клинок –
Запретное нам делает возможным
И губит нас, как неизбежный рок.

И я нашел прозрачный и бездонный.
Морщинистый, налитый светом шар.
Лучами нервов густо оплетенный,
Одетый кровью в тепловатый пар.

Вонзи в свой мозг, как лезвие ланцета,
В себя восставь упорный, острый взгляд:
Ты выйдешь в волны голубого света,
И эти волны челн твой застремят.

И ты узнаешь дикое паденье
В безмерную свободу пустоты.
И, раз вкусив от древа наслажденья,
Вернуться к жизни не захочешь ты.

Каждую ночь крадется
Над крышами лунный спрут.
Ползучие руки уродца
Твой мозг обнаженный найдут:

Лабиринт бесконечных извилин
Переходы, подвалы, мосты.
И в нем, как бессонный филин,
Светишь глазами ты.

Есть комната где-то в подполье, –
И двери всегда на ключ, –
Но шарит настойчиво голый
И гибкий зеленый луч.

И в этом неверном сияньи,
Разбужен зачем-то луной,
Второй – пустоглазый – хозяин
Становится рядом со мной.

Горело электричеством упорным,
Сухим и мертвым светом над столом.
Шел ровный дождь. Снаружи к стеклам черным
Прильнула ночь заплаканным лицом.

Ложились вычисления рядами.
Блестели мирно капельки чернил.
И вдруг каким-то чувством над глазами
Я чье-то приближенье ощутил.

Услышал шорох, быстрый и скрипучий;
Взглянул и на обоях, над столом,
Увидел лапы острые паучьи
Угластым, переломанным узлом,

Вчера он был. И вот сегодня снова
Приполз и омерзительно застыл.
И ужас одиночества ночного
Колючей дрожью голову покрыл,

Убить его я не могу. Не смею.
Он знает это. В хищной тишине
Смотреть я должен, как сереют
Его кривые лапы на стене.

Я был заперт в сырых погребах.
Были стены в белесых грибах.
И зеленая плесень светила
Из углов паутинных и стылых.

Это было совсем на краю:
Истончив оболочку свою,
Я подполз к обиталищу этих,
Сероватых, не видных при свете.

И в ответ проступал из-под низу
Мягкотелый, расплывчато-сизый,
Этих мест постоянный жилец –
Со своей мертвечихой мертвец.

Зеленеет стеклянный холод.
Перед зеркалом я застыл.
И, граненой толщей расколот,
Мир стеклом себя повторил.

Через глаз – колебания света,
И потом колебание – мысль.
Разве тоже не зеркало это —
В глубину опрокинута высь?

Это старое зеркало тускло, –
Но качну — и колеблется твердь.
И я тоже – стеклянный и узкий, —
Отражаю: и жизнь, и смерть.

И я сам себя отражаю,
И зову это коротко: «я».
– Перед зеркалом в скобках ржавых
Оставаться долго нельзя:

Исчезает один «я» законный,
– И кого же за «я» считать? –
Трое: два двойника отраженных,
И меж нами – холодная гладь.

В этом доме, огромном и старом.
По спине холодило недаром:

По карнизам, на пыльных шарах,
Ночевал паутинчатый страх,

И печное остывшее тело
Тонким голосом к ночи гудело.

А в гостиную стиля ампир
Приходил элегантный вампир

И у девушки хрупкой и спящей
Горловой перекусывал хрящик.

Кто вступал в этот сумрачный зал,
Погружался в провалы зеркал.

Нет страшней и коварнее яда
Устремленного в зеркало взгляда.

Ибо там отраженный двойник
Удалялся в стеклянный тайник,

И блуждало потом отупело
В темных залах бездумное тело.

Двойники обитают вдвоем:
Если хочешь, ищи этот дом.