Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Она – хозяйка здесь. И посему
Портрет – хозяйский, в целый рост,
И тот же трон – за нею кресло.
Другие же, «мужи совета»,
Написаны по пояс иль по плечи,
Кто в пышных буффах, кто и в пиджаке.
Одни с ученым, строгим видом,
Другие – явно самоумиленно…

От лэди Франсис слева – голова,
А рама — вдруг с зеленой занавеской.
От света? Нет, – в столовой темновато.
Скорей от чьих-то глаз. Кому не стоит
Смотреть на этот лик? А лик другого вида,
Чем те, которых не снабдили
Каляной полинялой занавеской.

Седые космы жидких прядей
Спадают на колет из кожи;
Мешки, морщины под глазами.
Глаза усталы и спокойны,
А цвет их сер и холоден, как сталь,
А взгляд тяжелый – та же сталь.
Есть что-то львиное в щеках обвислых;
Всё вместе – что-то вроде нашего Петра,
Но только жиже как-то: нету нашей
Огромной безудержной силы.
А сила есть – упорная, как сталь.

Да, эта голова была высокой
И часто, непреклонная, решала,
Чьим головам катиться кругло с плахи.
Но эту голову с позором отсекли
От вырытого и гнилого трупа
На виселичном поле речки Тайберн.
А дальше и не знали, что с ней делать.
Набальзамировав, хранили здесь и там,
И вот, она пришла в знакомый колледж,
Да будет замурована в часовне.

Я позавидовал – ведь хорошо лежать
Там, где бывал в шестнадцать лет,
К истокам юности придя обратно.
В притворе лестница ведет на хоры,
Дубовая, приделана к стене.
Доска на белой штукатурке,
И надпись: «Где-то здесь сокрыта…»
Вы догадались: это Кромвелл.
А занавеска на портрете –
Для королевских посещений: закрывают…
Традиция…А может быть, и символ:
Теперь боимся мы взглянуть
В глаза уверенной, железной силе.

Строгие, четкие линии
Зимнего города вечером…
Точно глаза твои серые, синие,
Небо над улицей высится глетчером.

Прошлого льдины глубинные
Смутно синеют просветами.
Мечется память, как птица над льдинами,
Бьется, зовет нас словами неспетыми.

Что-то, что не было сказано,
Вспыхнуло призрачным пламенем:
Нитью невидимой снова мы связаны –
Памяти льдистым и призрачным знаменьем.

Очень давно, и не в этой
Жизни тебя потерял.
Редкие проблески света,
Гробная тьма покрывал –

Это и всё, что я помню
В жизни последней, простой…
Только все шире, огромней
Зовы из дали пустой.

Путь – в неизвестные земли.
Должен тебя отыскать.
Только ночами приемлю
Ласковых рук благодать.

Позднею ночью бывает
Долгий, мучительный миг:
В спутанном сне проплывает
Твой опечаленный лик.

Настала ночь, и я на башню вышел
И стал смотреть на звездный небосвод.
Я как бы в сон ушел. И вот, услышал
Я звезд далеких гармоничный ход.

Хрустальный свет их ясен и понятен,
Но жуть сквозит в движенье вихревом
Мистических туманностей и пятен,
Горящих бледно-фосфорным огнем.

Но я нарочно взор в них углубляю,
Я отрешаюсь, стыну и лечу,
Как будто бы сорвался с корабля я,
Тону и гибну, – ибо так хочу.

Я жду ночного мертвого молчанья,
Чтоб в нем забыть с приходом темноты
Бессмысленность и боль существованья,
Уйдя в бездонный ужас пустоты.

Мы пламенеем жаром непонятным
Для нас самих среди других племен.
Мы повторяем шепотом невнятным,
Как заклинанья, призраки имен.

Должно быть, из Эдема изгоняя,
До сердца нас коснулся Михаил:
– «Дарю вам след небесного огня я,
Дабы его никто не угасил!..»