Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Дабы несчастья душу изымали
И ввысь, как шар, катили пред собой…
И это всё – застежка из эмали,
И синей, и небесно-голубой.

Пески пустыни к ночи стынут.
Огромный сфинкс чего-то ждет.
И черной чашей опрокинут
В алмазных звездах небосвод.

И ты, Изида, здесь, в пустыне.
Ты, мать томительной тоски:
Озарены серпом богини
Волнисто-тяжкие пески.

И говорят со мною мифы
Словами чуткой тишины:
Смотри – сошли иероглифы
С полуразрушенной стены.

За серебром по рифу иду я.
Зеленью светит залив.
Золото мертвых, металл Ти-Ондуэ,
Выбросит скоро прилив.

Вот посвежеет, с бурунов задует…
В зелени лунных ночей
На берег страшные выйдут Ондуэ
С дырами вместо очей.

Каждый, как может, на рифе колдует.
Я колдовал там вчера:
Там, где покроплено кровью, найду я
Много опять серебра.

Над морем Росса мерзлый пар
И низко сумрачное небо.
По тучам зыблется пожар
Из кратера Эреба.

Смертельный холод. Белый ад.
Глядятся в глуби океана
Эреб и Ужас – стражи врат,
Два ледяных вулкана.

От века спрятаны под гнет…
До времени покрыты льдами…
Но, озверев, вулкан взметнет
Задымленное пламя!

Как во сне, заблудился, не знаю я, где я…
Это лес: криптомерии, араукарии,
И бархатно-бурым глядят орхидеи –
Глаза удивленные, карие.

И смутно я помню залив Карпентарии
И, может быть, берег Новой Гвинеи,
И в воздухе тяжком как в пряном наваре я…
Задыхаюсь, а чаща встает, зеленея.

Это лес заплетенный, безвыходный, веерный.
И до боли я помню смолистый и северный,
Где от хвойного ветра гуденье и звон,

Где сосна запылила цветением серным
Повороты тропинки, чуть видной, неверной,
Где-то в памяти вьющейся глубже, нем сон.

Конечно, в Кэмбридже жуют резинку
И можно кока-колу получить, –
Но узки улицы кривые,
И как на них не давят пешеходов
Автомобили, яростно пыхтя,
То ведомо лишь старым башням,
В которых гений места опочил.

А башен много – вкраплены в постройки.
За «супер-маркетом» внезапно вырастает
Седой суровый камень, и ворота
Возносят золото гербов с единорогом,
Со львом, с размахом бега
Оскаленных курчавых леопардов.
На сером камне ярко расцветают
Лазорь и червлень в золоте оправы.

За аркой виден дворик и цветы —
Цветы везде, как пламя, для контраста
И с небом серым, и с тяжелым камнем.

А в комнатах – дубовые столы,
Солидно пахнет затхлым дедом,
Иль даже прадедом. А на столе
Учебник электроники То – Кэмбридж:
«Мост через реку Кэм…»
Река-то вроде Пачковки в Печерах:
Скорей для уток, чем для судоходства,
Но мост хороший – на десять веков,
Горбом пологим римской кладки.

Там, близ моста, за сетью переулков,
Опять старинный камень, башни, арки, –
Но помоложе: Сидней Сассекс Колледж.
Забавны стены: в гребень обомшелый
Вмурован густо ряд бутылок битых:
«А ты не лазай, где не надо!..»
Стекло изветрилось, играет побежалым.
Немудрено: еще при Годунове,
По счету нашему, воздвигли стены.

Вдоль дворика – романская аркада.
В углу – окно. Там – комнатка студента.
Не думал он тогда, в шестнадцать лет,
Что этот колледж будет местом
Упокоенья буйной головы:
Ведь в колледжах студентов не хоронят.
Века идут – аркада остается.

Пройдешь в столовую – всё тот же дуб,
Портьеры, стулья темной старой кожи,
Портреты – как обыкновенно.
Над возвышеньем – лэди Франсис Сассекс:
Так, – из породы рыжеватых, тощих.
Но вот, глаза: глядят глубоко,
Печальные, живые на портрете.
– Тяжелый титул, раннее вдовство,
Тяжелое, в слезах жемчужных, платье.
Уходит жизнь… «Вот, колледж основать…»