Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

На медовые головы клеверной ткани
Осторожно ложится туман, как в постель,
И мешает росе в сновиденьях стеклянных,
Неустанно скрипя колесом, коростель.

Вот и знаю, что ночь эту, синюю сказку,
Буду звать я потом, и нигде не найду…
А вверху – посмотри – осторожною лаской
Сизогубое облако лижет звезду.

Был вещий голос дан поэту
Будить уснувшие сердца.
Но глухбыл мир,и без ответа
Остался тщетный зов певца.

Поэту грозные виденья
О роке были явлены.
Но слеп был мир – предвозвещения
За бред им были сочтены.

Замолк поэт в толпе холодной,
Забывшей древних муз язык.
Так посреди степей бесплодных
В песках скрывается родник.

Но в тишине мечты живее
И вещих слов чеканней сталь.
Так на глубинах, холодея,
Вода прозрачна, как хрусталь.

От юности моей меня бороли страсти.
Я вел свой путь, не слушая Отца.
И над душой своей достиг я власти:
Держать ее в готовности бойца.

Но при скончаньи странствия земного
Я вижу пройденный бесцельно путь,
И я устал, и нет руки Отцовой,
К которой мог бы, слабый, я прильнуть.

В кристальных сферах хладных числ
Усталый дух нашел забвенье,
И внял их беспощадный смысл,
И вот, – застыл в оцепененьи.

Но истину обречена
Провозглашать поэта лира.
Я истину познал. Она
Собой кончает книгу мира:

Движенье-Жизнь течет рекой
К безгласным глубям океана,
Чье имя – мертвенный Покой.
Нуль математики. Нирвана.

В одежде из искусственного шелка,
За сделанным из пластики столом
Сидит, следя за тонкою иголкой
Какого-то прибора под стеклом.

Калории, гормоны, витамины:
По формулам рассчитана еда.
Он любит телевизор у камина
И о погоде говорит всегда.

В консервах – музыка, в консервах – блюда;
Он точен, исполнителен и туп.
И лучше так: его не жалко будет,
Когда испепелят последний труп.

Как некий живописец восхоте
Глумитися над старцем-чудотворцем,
Отай списа подобие иконы
И в дар святому старцу принесе.
Егда же старец, образ сей прия,
Его в кивотце малом утверди,
Сей изверг взем губу, сию исполнив
Потайно соком теревинфчим,
Списание с доски сотре,
И се, очам предста кромешный демон,
Хулой рыкаяй из разверстой пасти.
Рече же в окаянстве неразумный:
«Молися, старче, адописным доскам!»
Но старец отвеща: «Смирися, бесе!»
И се, бысть зрим на дщице ангел сокрушенный.
Изограф же прия у старца постриг
И бе отселе верный инок,
Но в покаяньи кисти не касася боле.

Не багровым цветут олеандры:
Над землей пламенеют сады.
За закатом живут саламандры
У озер бирюзовой воды.

А закат – золотая страница
О совсем небывалой стране,
Где слова, точно райские птицы,
Возникают и гибнут в огне.

Раскаленный архангел с улыбкой
Созидает стихи из огня
И, как ветер, упруго и зыбко
Их кидает с высот на меня.

Столбы синеватого света
И тундра где-то внизу,
И звезды сквозь свет продеты,
Как платина сквозь бирюзу.

Холодное тонкое пламя –
Надмирных ангелов плоть –
Вздымает мечи углами
И копьями хочет колоть.

Разгневаны ангелы — рады
Низринуть огонь с вышины,
И только тонкой преградой
От гнева мы спасены.