Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

И номер не тот, и улица тоже
Чужая совсем: названье не то.
Мне тут нечего делать. Прохожий,
Не заметив, задел меня краем пальто.

У вокзала мальчишка досасывал персик,
И листву метельщик высокий сметал.
«Что за город? Всё тот же: Трентон, Нью-Джерси…»
И голос его скрипел, как металл.

У него глаза как дыры смотрели,
Но я всё же спросил про число и про час.
«А всё то же, как было: восьмое апреля…»
– «Но сейчас ведь сентябрь!» – «То для них, не для вас…»

Я бежал – или плыл? – и догадка брезжить
Понемногу стала во мне.
Я бежал и старался ступать, как прежде,
Но не слышал шагов, как во сне.

Еще нельзя сказать:«свершилось»,
Но вот, свершается сейчас.
Как неожиданная милость,
Приговоренным каждый час.

Незримо маятник считает.
Но это – кровь стучит в висках…
Таят секунды страх и тают,
Но это – тает жизнь, и прах

Ложится серой пеленою.
Но это – сумерки. О, да!
Окончен день тобой и мною,
В клепсидре истекла вода

Холодный лик стоит в зените,
И жизни ткань сквозит, редка:
Все ощутимей рвутся нити,
И выпускает их рука

По альпийским лугам в октябре расцветает
Розоватым тюльпаном безвременный цвет.
Снег пойдет, нападет, полежит и растает,
А цветку ничего. Он туманом одет.

До зимы остается цветок ядовитый.
Он белеет в увядшей траве до конца.
Так вот эти стихи: ты ведь слышишь, как слиты
В них прощанье и нежность с шагами Гонца.

Осень – бурная дева Кундри –
Н а голос воет в лесу,
Рвет в исступленьи рыжие кудри:
Ей ли слова понесу?..

Вот я пришел под хвойные своды.
Вижу осеннюю даль.
Инок и рыцарь, работник Господень,
Кроток и прост. – Парсифаль.

Низкое солнце сияньем прощальным
Таинство света льет,
Чашей златою, святым Граалем,
В чьих-то руках плывет.

Но пред пламенным иконостасом,
Видишь, – и он обречен.
Трепещущий Амфортасом,
Истекающий кровью клен.

Во сне я вижу улицу пустую
В каком-то захолустном городке,
И странно мне, что вдруг я так тоскую:
В свой прежний дом попал накоротке

Домишки, огороды и заборы,
И ни души, и мертвый желтый свет.
Всё тот же сон, и всё стоит пред взором,
Как найденный на чердаке макет.

Я опускаюсь в глубь тогда, как рыба.
Я забываю там, что я – привычный я.
И вот, сквозит полупрозрачно глыба
Незнающе-дневного бытия:

Домишки, огороды и заборы.
Сипит звонок в убогой мелочной.
Мальчишки возятся в канавах с сором.
Так днем. Но жуток час ночной:

Фонарный свет здесь темен и тревожен,
И сторожит свою добычу тьма.
Здесь редкой тенью промелькнет прохожий,
И слепы мертвые дома.

Там этой ночью раздадутся гулко,
Приблизятся и смолкнут вдруг шаги.
Там в эту ночь в безлюдном переулке
Замрут наедине враги.

И сладким хмелем мозг мой затуманит
Смертельной злобы радостный угар.
Он будет точен, быстр и не обманет:
В висок направленный удар.

По улицам, под изморосью липкой,
По лужам, где дрожит фонарный свет,
С застывшей, неподвижною улыбкой
Запутает убийца след.