Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Теперь ты сам, как вождь, войска веди,
Дабы не вспыхнул бой, ты сам гляди.

Причины нет теперь для битвы нам,
И места нет теперь иным словам».

И скорбный Тахамтан сказал: «О брат мой,
Ты проводи туранцев в путь обратный.

До берега Джейхуна проводи,
Чтоб целы все ушли, ты сам гляди».

Дав клятву все исполнить Тахамтану,
Как вихрь, помчался Завара к Хуману.

Поникнув головой, Хуман сказал:
«Увы! Сухраб напрасной жертвой пал!

Хаджир виновен. Меркнет светоч мира
По злобе вероломного Хаджира.

Сухраб не раз Хаджира вопрошал,
Рустама же Хаджир не указал.

Во лжи он потонул, во зле, в позоре,
И нас такое поразило горе…»

Тут Завара к Рустаму поспешил,
Ему слова Хумана сообщил.

Сказал, что из-за низкой лжи Хаджира
Погиб Сухраб, померк светильник мира.

Потрясся духом скорбный Тахамтан,
Кровавый встал в глазах его туман.

Он в крепость прискакал, к Хаджиру прянул,
Взял за ворот его и оземь грянул.

И, выхватив из ножен острый меч,
Он голову хотел ему отсечь.

Сбежались все, Рустама умолили,
От гибели Хаджира защитили.

И возвратился вновь туда Рустам,
Где умирал Сухраб его. И там

Все собрались войска. Там был Руххам,
Там были Тус, Гударз и Густахам.

Пришли почтить Сухраба дорогого,
Все сняли узы языка и слова:

«Йездан лишь может горе облегчить,
Йездан лишь может рану исцелить!»

И возопил Рустам. Взял в руки меч он,
И голову свою хотел отсечь он.

И бросились мужи к нему с мольбой,
И лили слезы перед ним рекой.

Сказал Гударз: «Всем нам погибель, сирым,
Коль ты решил расстаться с этим миром!

Себя мечом своим ты истребишь,
Но сыну жизни ты не возвратишь.

А коль Сухраба должен век продлиться,
Зачем звезда Рустамова затмится?

Никто не вечен. Хоть живи сто лет,
Всяк осужден покинуть этот свет.

И будь то воин или шах Ирана,
Мы — дичь неисследимого аркана.

Наступит время, всех нас уведут
На некий Страшный на безвестный суд.

Длинна иль коротка дорога наша —
Для всех равно, — дана нам смерти чаша.

Как поразмыслить, то сейчас навзрыд
Оплакать всех живущих надлежит!»

Тогда сказал Гударзу Тахамтан:
«Эй, светлый духом славный пахлаван!

Скачи скорей к Кавусу с просьбой слезной,
Скажи, что я бедой постигнут грозной,

Нанес я рану сыну своему
И что я сам за ним сойду во тьму.

И если шах добра не забывает,
Пусть он в беде моей посострадает.

У шаха — это всем известно нам —
Хранится чудодейственный бальзам.

Врачует раны он своею силой,
Дарует жизнь стоящим над могилой.

Так пусть же царь бальзама мне нальет
В кувшин с вином — и поскорей пришлет.

И станет сын мой, к жизни возвращенный,
Подобно мне — слугою вечным трона!»

Гударз коня, как ветер, устремил,
Кавусу то послание вручил.

Сказал Кавус: «Я равного не знаю
Рустаму. Лишь ему я доверяю.

Я не хочу, чтоб видел горе он,
Он мной любим и больше всех почтен.

Но не хочу казниться в укоризне:
Коль сын Рустама возвратится к жизни,

Рустама мощь удвоится — и он
Меня погубит — рухнет Кеев трон.

Рустам сказал мне: «Кто такой твой Тус?
Что для меня и сам ты, шах Кавус?»

Нам тесен мир с двумя богатырями,
С их фарром, палицами и плечами!

Ведь тот Сухраб напал на мой шатер,
Ко мне он лапу львиную простер.

Ведь головы меня лишить он клялся,
Мой череп на кол насадить он клялся.

Он клялся целый мир завоевать,
Ему ль у трона моего стоять?

Да стань он у дверей моих слугою,
К нему теперь я не склонюсь душою.

Когда на стан мой он, как тигр, напал,
Обидные слова он мне бросал.