Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Явился некий знатный муж: привез
Он множество плодов, душистых роз,

Привез он из деревни дар богатый:
То были яблоки, айва, гранаты.

Бахрам приветил нового слугу,
В знатнейшем усадил его кругу.

Уселся тот, поклон отвесив низкий,
Кабруем звался он по-пехлевийски.

Он счастлив был, увидев поутру
Царя и воинов на том пиру.

Вино в хрустальной чаше запылало,—
Вскипело сердце, хмеля возжелало.

«О шах, — сказал он, — милость мне даруй.
Люблю вино. Зовут меня Кабруй».

Вино он выпил перед господином,
Он чашу духом осушил единым.

Затем он осушил семь чаш подряд.
Всех пьяниц посрамил он, говорят!

С царем простившись, вышел он из зала,
Но верх над ним вино — он понял — взяло.

Из города погнал он в степь коня:
Вино пылало в нем сильней огня!

Он отделился от других и вскоре
Увидел благодатное предгорье.

Сошел с коня, прилег, едва живой,
У дерева заснул он под листвой.

Тут ворон прилетел, чернее ночи,
И выклевал бесчувственному очи.

Другие, прискакав на горный склон,
Увидели: то был последний сон.

Заплакали в смятении, в испуге,—
Вино и пьянство проклинали слуги.

Когда Бахрам проснулся, во дворец
Вошел доброжелатель и мудрец.

Сказал: «Кабруй заснул в тиши предгорной,
Глаза Кабруя вырвал ворон черный!»

Был потрясен Бахрам, познал печаль.
Увы, ему Кабруя стало жаль.

Он тут же огласил дворец приказом:
«О гордые мужи, чей славен разум!

Умельцам или витязям, — равно
Отныне запрещаю пить вино».

Так целый год прошел с того событья,
Не ведали в Иране винопитья,

А если шах сзывал на пир гостей,
То лишь для звуков древних повестей.

Но вот сапожник, юный и влюбленный,
Взял девушку зажиточную в жены,

Однако не справлялся с тем трудом.
Скорбела мать о сыне молодом.

Она вина припрятала немного.
Сынка позвав к себе, сказала строго:

«Семь полных чаш, мой сын, ты осуши,
Исполнится мечта твоей души.

Рудник хорош, но рудокоп, не скрою,
Работает не войлочной киркою!»

Испил, — окрепли силы у него,
Сильнее стали жилы у него!

Он осмелел, прошла его истома,
Вошел, отверстье сделал в двери дома.

Был труд ему приятен, не тяжел,
И радостный он к матери пошел.

Меж тем дрожали улицы от страха:
Покинул грозный лев зверинец шаха.

Сапожник пьян, все тленно для него,
И море по колено для него!

Вскочил на льва, в свою победу веря,
Вскочил и за уши схватил он зверя.

Был сыт в то время этот лев-беглец,
Он — снизу, сверху — молодой храбрец.

Меж тем служитель, взяв аркан и путы,
Стремглав бежал, ища, где хищник лютый.

И что же? Видит чудо на земле:
Смельчак сидит на льве, как на осле!

Слуга явился во дворец и смело
Бахраму рассказал про это дело,

О чуде рассказал, что видел сам,
С трудом поверив собственным глазам.

Был удивлен Бахрам таким рассказом,
Призвал мобедов, чей известен разум,

Сказал: «Узнайте, от кого свой род
Сапожник этот молодой ведет,—

Наверно, витязями были предки,
Что ж, подвиги для витязей не редки!»

Пошли, нашли и допросили мать,
Надеясь храбрость в знатности признать.

И мать, конца не видя разговорам,
Предстать решила перед царским взором.

Сперва хвалу Бахраму вознесла:
«Живи, не зная дням своим числа!

Мой сын женился, мальчик неумелый,
Он стал хозяином, еще незрелый:

Тростиночка для дела не годна.
«Как слабость устранить?» — скорбит жена.

Вино ему дала я наудачу,—
Никто не ведал, что вино я прячу.

Зарделся лик его, окрепла трость,
Безвольный войлок превратился в кость.

Отец его — сапожник, дед — сапожник,
О всех спроси — один ответ: сапожник!