Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Подумай сам: виновен ли господь,
Когда цвета твоя меняет плоть?

Ничем считал ты сына-мальчугана,
А ныне он — воспитанник Йездана:

Наставника нежней не знает свет,
Тебе ж в сыновнем сердце места нет!»

Сам зарычал во сне, издал он стоны,
Как лев свирепый, в западне плененный.

Проснувшись, мудрецов призвал своих,
Призвал он и старейшин войсковых,

Помчался к той горе, что небу внемлет,
Покинутых, отринутых приемлет.

Видна ее вершина средь Плеяд, — [8] Видна ее вершина средь Плеяд … — то есть гора поднимается до самых небес.
Звезду похитить хочет, говорят.

А там — гнездо на высоте лазурной:
Оно вреда не видит от Сатурна. [9] Оно вреда не видит от Сатурна . — По верованиям средневековых персов, планета Сатурн приносит людям несчастие. Астрологи также считали Сатурн источником бедствий.

Алоэ ветви витязь увидал,
Опоры под гнездом — эбен, сандал.

Но как добраться Саму до вершины?
Здесь даже след не сыщется звериный!

Поняв, что нет ему пути наверх,
Взмолился он и в прах лицо поверг:

«Ты, что возвысился над вышиною,
Над звездами, над солнцем и луною,—

Подай мне руку, будь поводырем,
Чтоб мог я, грешный, совершить подъем».

А юноше сказал Симург в то время:
«О ты, кого взрастило птичье племя!

Я был твоей кормилицей в гнезде,
Как нянька, за тобой летал везде,

Прозвал тебя Дастаном: жертва бедствий,
Ты был отцом обманут в раннем детстве. [10] Прозвал тебя Дастаном: жертва бедствий, Ты был отцом обманут в раннем детстве. «Дастан» по-персидски означает «коварство», «обман». Поэт хочет сказать, что отец, то есть богатырь Сам, поступил со своим сыном-младенцем несправедливо и коварно.

Отец твой Сам, что в мире всех сильней,
Великий богатырь и князь князей,

Теперь пришел сюда, он ищет сына,
И честь твоя пришла с ним воедино.

Тебе помочь я должен, как птенцу,
Чтоб невредимым отнести к отцу.

А ты мое перо возьми с собою,
Парить я буду над твоей судьбою.

Накликнет недруг на тебя беду
Иль зло и благо вступят во вражду,

В огонь ты брось мое перо тотчас же,—
Увидишь от меня добро тотчас же.

Ведь я тебя вскормил в гнезде своем,
Ты был с птенцами под моим крылом».

И с ним в душе своей Симург простился,
И поднял вверх, и плавно опустился,—

Отцу спешил он юношу вернуть.
У сына были волосы по грудь,

Он был могуч, как слон, весна — ланиты…
И разрыдался воин знаменитый,

Склонился пред Симургом до земли,
Уста его хвалу произнесли.

Любовным взором Сам окинул сына:
Венца достоин, трона властелина!

Уста — рубины, очи — как смола,
Белы ресницы, голова бела!

И сердце Сама стало садом рая,
Сказал воитель, сына восхваляя:

«Мой сын, смягчи ты сердце и согрей,
Прости меня, приди ко мней скорей.

Я — раб ничтожный бога всеблагого,
Но раз тебя, мой сын, обрел я снова,

То клятву я даю перед творцом,
Что нежным буду я тебе отцом.

Ты скажешь мне желание любое,—
Исполню я и доброе и злое».

Он юношу, как витязя, одел,
Скалистых гор покинул он предел.

Спустившись в дол, потребовал для сына
Коня и одеянье властелина.

Дастаном прозван был приемыш скал,
Но сына Залем богатырь назвал.

Тут перед Самом, радостны впервые,
Старейшины предстали войсковые.

Погнали барабанщики слонов,
Взметнулась пыль до самых облаков.

Звон золотых звонков и голос трубный,
Индийские им подпевают бубны…

С веселым кличем двинулся отряд,
Ликуя, воины пришли назад,

Вступили в город, позабыв печали,
Одним богатырем богаче стали.

Услышал царь, что сына Сам вернул,
Что прибыл он торжественно в Забул.

Та весть была царю царей приятна,
И бога помянул он многократно.