Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Вы бесу помогаете покорно,
И прямо в ад стремитесь вы упорно.

Под грамотой такой не подпишусь:
Я никогда царя не устрашусь!»

Вскочив, порвал он грамоту злодея,
Швырнул он клочья, гневом пламенея,

На площадь с криком вышел из дворца,
Спасенный сын сопровождал отца.

Вельможи вознесли хвалу владыке:
«О миродержец славный и великий,

В тот день, когда ты начинаешь бой,
Дышать не смеет ветер над тобой,

Так почему же — дерзок, смел, — как равный,
С тобою говорит Кава бесправный?

Он грамоту, связующую нас,
Порвал в клочки, нарушив твой приказ!»

Ответил царь: «Таиться я не буду,
То, что со мной стряслось, подобно чуду.

Как только во дворец вступил Кава,
Как только раздались его слова —

Здесь, на айване, между им и мною
Как бы железо выросло стеною.

Не знаю, что мне свыше суждено:
Постичь нам тайну мира не дано».

Кава, на площадь выйдя в гневе яром,
Был окружен тотчас же всем базаром.

Просил он защитить его права,
Весь мир к добру и правде звал Кава.

Он свой передник, сделанный из кожи,—
Нуждается кузнец в такой одеже,—

Взметнул, как знамя, на копье стальном,
И над базаром пыль пошла столбом.

Крича, он шел со знаменем из кожи:
«Эй, люди добрые! Эй, слуги божьи!

Кто верует, что Фаридун придет?
Кто хочет сбросить змея тяжкий гнет?

Бегите от него: он — зла основа,
Он — Ахриман, он враг всего живого!»

Явил ничтожный кожаный лоскут,
За кем враги, за кем друзья идут!

Так шел Кава, толпа ему внимала,—
Народа собралось тогда немало.

Узнал кузнец, где Фаридун живет,—
Главу склонив, упорно шел вперед.

Пред молодым вождем предстал он смело.
Толпа вдали стояла и шумела.

Была воздета кожа на копье,—
Царь знамением блага счел ее,

Украсил стяг парчою, в Руме тканной,
Гербом алмазным ярко осиянной.

То знамя поднял он над головой,—
Оно казалось полною луной.

В цветные ленты кожу разубрал он,
И знаменем Кавы ее назвал он.

С тех пор обычай у царей пошел:
Венец надев и получив престол,

Каменьев не жалел царя наследник,
Чтоб вновь украсить кожаный передник.

Каменьям, лентам не было конца,
Стал знаменем передник кузнеца,

Он был во мраке светом небосвода,
Единственной надеждою народа…

Дрожало шелковое покрывало,
Ираджа голова в ларце лежала.

С престолом он простился ясным взглядом,
Три головы сынов с ним были рядом.

Мне глаз поручен над царем державы,
Тебе — судить, мне — суд одобрить правый.

У Сама не было детей. Томимый
Тоскою, жаждал он жены любимой.

Красавица жила в его дворце:
Как мускус — кудри, розы на лице!

Стал сына ждать: пришло подруги время,—
Уже с трудом несла под сердцем бремя.