Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Спроси пришельца: «Кто твой проводник?
Зачем сюда ты прибыл, в наш тайник?

Ты Сиявуш иль ты пришел из рая,
Сердца своей красой испепеляя?

Иль как предвестник Страшного суда
С огнем возмездья ты пришел сюда?

Здесь я пирую каждою весною,
Окружена прохладою лесною.

Никто не знал, где заповедник мой,
Но ты пришел, о собеседник мой!

Ты человек иль пери отпрыск чудный,—
Любовь принес ты в этот край безлюдный!

Войди, о луноликий, в мой приют,
Скажи мне, витязь, как тебя зовут?»

Кормилица предстала пред влюбленным,
Приветствовала витязя с поклоном,

Вопросы повторила госпожи,—
Расцвел Бижан от речи Манижи!

Ответил богатырь с душою властной:
«Послушай, посланная сладкогласной.

Не Сиявуш, не дух я неземной,
Мой знатный род высок в стране родной.

Бижан, сын Гива, я рожден в Иране,
Я вепрей уничтожил силой длани,

Кабаньи туши разбросал в лесу,
Теперь клыки царю преподнесу.

Лишь я узнал про сей приют приятный,
К отцу я не пустился в путь обратный,

Помчался я неведомым путем,
Надеждой беспокойною ведом:

Быть может, мне судьба дарует милость,
Чтоб дочь Афрасиаба мне приснилась.

Я здесь с душою пламенной стою:
Как пред китайской храминой стою!

Мне должное воздай ты без пристрастья,—
Венец получишь, серьги и запястья.

Меня к месяцеликой проводи,—
Да вспыхнет страсть ко мне в ее груди».

Та речь была кормилице желанна,—
Царевне принесла ответ Бижана.

«Вот так, — сказала, — создан он творцом,
Таков он ростом и таков лицом».

И был ответ царевны: «Ненароком
Нашел ты, что искал в лесу далеком.

Ко мне походкой гордой поспеши
И сумрак озари моей души.

Прозрею, лишь тебя окину взглядом,
Сухая степь цветущим станет садом».

Блеснул Бижану путеводный свет,
Как только мамка принесла ответ.

Он вышел из-под кипарисной тени,
За мамкой вслед пошел в тайник весенний,

Направился, судьбу благодаря,
Он к дочери туранского царя.

Бижан вступил в щатер, высок и строен.
Был в золотой кушак затянут воин.

Царевна подошла, как день светла,
Обняв его, кушак с него сняла.

Спросила: «Хороша ль была дорога?
Была ли в битве у тебя подмога?

Зачем ты свой красивый лик и стать
Привык на поле боя изнурять?»

И мускусом, и розовой водою
Ему помыли ноги пред едою.

На скатерти была обильца снедь,
Служанки не давали ей скудеть!

От музыки бежали все печали,
Вином и пеньем гостя услаждали,

Напев рабынь был нежен и крылат,
И чанг звенел, и не смолкал барбат.

Парча блестела, как наряд павлиний,
Казалось, — шкура барса на долине!

Шатер пленял резьбою золотой,
Благоухал он амброю густой.

Вдвоем с Бижаном из хрустальной чары
Пила царевна сок хмельной и старый.

Три дня, три ночи было им дано
Спать, обниматься, петь и пить вино!

Настал для двух счастливцев час прощальный,
И головой поник Бижан печальный.

Любимым, как душою, дорожа,
Служанкам приказала Манижа

Смешать с вином, что пил Бижан доселе,
Сознания лишающее зелье.

Он выпил — и свалился, погружен
В забвение, беспамятство и сон.

С тем спящим, что ей близок стал отныне,
Отправилась царевна в паланкине:

Удобно было в паланкине том
Лежать вдвоем и отдыхать вдвоем!

Был паланкин сработан из сандала,
И ложе мускусом благоухало.

У городских ворот, ночной порой,
Богатыря завесила чадрой.

Чтоб не заметил их никто случайно,
Царевна во дворец вступила тайно.

Лег на айване юноша в постель,—
Владели им беспамятство и хмель,

И вот ему впустили в уши зелье,
Чтобы вернуть сознанье и веселье.