Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Кто этот всадник, что надменно мчится,
Чья скоро будет мертвою десница?»

Сказал Тухар: «Перед тобой — дракон,
Дыханьем птицу в небе губит он.

Связал он деда твоего Пирана,
Развеял в прах два полчища Турана.

Осиротил он маленьких детей,
Оставил он отцов без сыновей.

Он ярых львов сильней. В Иран когда-то
Отважно твоего увез он брата.

Он переплыл Джейхун без корабля,
Гордится им иранская земля.

Он — это Гив, он — сила, скажем кратко,
В бою — грознее Нила, скажем кратко!

Стрелу из лука пустишь ты в полет,
Она его кольчугу не пробьет.

В доспехи Сиявуша облачится,—
Ни копий, ни мечей не устрашится.

Пусти стрелу: как надо, прянет вдруг,
Тяжелого коня поранит вдруг,

А Гив, не хуже Туса-полководца,
Щит за плечами волоча, вернется».

И натянул царевич тетиву,
Воинственному уподобясь льву,—

Упал скакун, стрелою пораженный,
А Гив с него свалился, пристыженный.

Со стен посыпался насмешек град,
С позором возвратился Гив назад.

Сказали воины, тая тревогу:
«О богатырь, благодаренье богу!

Твой конь в крови, но сам ты невредим,
Сразись опять с туранцем молодым».

Тут выступил храбрец Бижан, сын Гива,
О битве он сказал красноречиво:

«Отец, ты надо львами вознесен,
Вступить с тобой в борьбу робеет слон,

Так почему ж, взобравшись на вершину,
Ничтожный муж твою увидел спину?

С истерзанным конем на поводу
Пришел ты от туранца, как в бреду!»

А Гив: «Мой конь свалился, окровавлен,
Печалью о коне я был подавлен».

Осыпал сына бранью площадной,
И повернулся сын к нему спиной.

Такая дерзость так была нежданна,
Что плетью грозный Гив огрел Бижана.

Сказал: «Иль ты забыл, идя на рать,
Что в битве разума нельзя терять.

А ты — безмозглый, безрассудный воин,
За дерзость наказанья ты достоин».

Бижан в печали головой поник,
Поклялся богом, господом владык:

«Пусть я умру, — не возвращусь к друзьям я,
Пока за смерть Зараспа не воздам я!»

Пришел к Густахму, тяжело дыша,—
Пылает разум и скорбит душа:

«Дай мне коня, что был в бою испытан,
Чтоб знал я: даже на небо взлетит он!

На нем, в броне, я докажу сейчас:
Не вывелись богатыри у нас!

Туранец жалкий доблестью не блещет,
А войско целое пред ним трепещет!»

Густахм ответил: «Речь твоя глупа,
Не для тебя та горная тропа.

Зарасп, Ривниз, что воинов возглавил
И ни во что вселенную не ставил,

Гив, твой отец, что смерть слонам несет
И презирает дней круговорот,—

Никто не воевал с горой-гранитом,
Хоть каждый был героем знаменитым.

В ту крепость не проникнем никогда,
Лишь коршун может прилететь туда».

Сказал Бижан: «Мне хватит этой муки!
Я волю напрягу свою и руки.

Поклялся я луною и творцом,
Престолом шаханшаха и венцом,

Что, если, как Зарасп, в крови не лягу,
Убью туранца, выкажу отвагу».

Густахм ему ответил: «Ты не прав,
С умом враждует твой горячий нрав,

Таков сей мир: в нем есть хребты и долы
И надо быть спокойным в день тяжелый…

Знай: в табунах есть только два коня
Для битвы богатырской у меня.

Один погибнет, — равных не достану
По масти, силе, быстроте и стану».

Сказал Бижан: «Чтоб отомстить врагу,
Пешком на битву я пойти могу!»

А тот: «Моя душа бы раскололась,
Когда б с твоей главы упал хоть волос.

Будь десять тысяч у меня коней,
Чей каждый волос жемчуга ценней,

Не пожалел бы для такого дела
Мечей и скакунов, души и тела.

Иди, моих коней ты осмотри
И лучшего для битвы отбери.

Вскочи в седло, на поединок выйди.
Погибнет конь, — не буду я в обиде!»

Был в табуне широкогрудый конь,
Большой, свиреп, как волк, а масть — огонь.