Константин Арбенин - Зимовье зверей

Поскольку сказано не зря:
Не сотвори себе царя.

Те, кто им слепо доверял,
Теперь рычат от злобы дня.
А я признателен царям
За то, что им не до меня.

И не моя, а их беда,
Что глубиной своих высот
Я обособлен навсегда
От этих царственных особ.

Я не толкусь у их дверей, —
Мне тоже всё не до царей.

Дух царскосельских пустырей
Я ощущаю наяву:
Я пережил пяток царей,
И шестерых переживу.

Их неземное ремесло
Опасней тюрем, лагерей,
А значит, всем нам повезло —
Всем, кроме нескольких царей.

Так, Боже, храни их всех
От нас, не знающих утех.

Где воевал, браток? — На Третьем Римском.
Пугал врага несмелым животом.
Чем награждён? — Бетонным обелиском —
Одним на всех, с одним на всех крестом.

А чем был сыт? — Как испокон:
на завтрак водка и яйцо,
А на обед сухим пайком
ещё не вдовье письмецо.
На ужин — девять встречных грамм
Да на десерт аршин земли…
И вот несут к иным мирам
совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

В каком полку служил? — В Троянском Конном.
Тянул ремни дубового коня.
Чему молился? — Только не иконам,
Другие боги берегли меня.

А чем был жив? — Да, как всегда,
жил-выживал своим умом.
А чем ещё? — Так, ерунда —
её заученным письмом,
Коротким отдыхом в тепле,
Последним проблеском в дали…
И вот несут к иной земле
совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

А где взял языка? — Под Вавилоном.
Он брал меня, да, видно, он добрей.
А кем был предан? — Целым легионом
Своих же генералов и царей.

А чем был рад? — Да хоть бы тем,
что всё закончится само,
Что в гимнастёрке есть отдел,
где я храню её письмо,
И тем, что смерть не лезет зря,
А чётко ждёт команды «Пли!»…
И вот несут к иным царям
Совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

Где похоронен? — Под Великою стеною,
В саду надгробий, в братских закромах.
Шрапнель горланит марши надо мною,
И машет шапкой новый мономах.

О чём жалел? — По мелочам:
о том, что вечность недолга,
О том, что ноет по ночам
душа сильнее, чем нога,
О том, что миру без войны
Не обойтись, как ни скули,
И что несут в чужие сны
совсем чужие корабли
меня…
Прощайте.

1
Я вышел из детства внезапно — как вынырнул, как обернулся.
Нащупал за пазухой лёд, бросил кости и кончил надеяться.
Из вышедших раньше меня до сих пор ни один не вернулся,
И некому мне объяснить, для чего же я вышел из детства.

Но утро приносит мне почту, а значит, отныне я буду
Не справа, не слева, а просто немного восточнее запада.
В разломах культуры, где культом является Маленький Вуду,
Я буду дырой среди звезд, распыленных из пульверизатора.

Я мог бы цепляться за корни,
но корни мои наверху —
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра —
И требует автора.

2
Я вышел из моды сознательно — не нарушая запрета.
Другие смотрели мне вслед, но никто повторить не отважился.
Я вышел оттуда другим, как католик из стен минарета,
А кто-то кричал мне вослед, будто в моду нельзя войти дважды.

Я мог бы спуститься со сцены улиткой в суфлерскую будку,
В нечистое небо кулис, где кристалл воплощается в запонку,
Где спелый тростник, достигая вершин, превращается в пудру,
Минуя заведомо главную стадию — стадию сахара.

Такую игру в «мутаборы»
я давеча видел в гробу —
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра —
И ищет соавтора.

3
Я был бы отличником жизни, когда бы не стал хорошистом,
Когда бы не вышел из пены героев сухим и неузнанным.
И там, где реальность становится бежевой, теплой, пушистой,
Меня вызывают к доске беспристрастные кровные музы…

Еще одна ночь протекла в ожидании зрелого чуда,
В попытке себя воссоздать из заведомо дохлого атома.
Но утро приносит мне почту, а значит, я тоже оттуда —
Я просто морщинка в улыбке Печального Импровизатора.

Я вышел из детства, а значит,
остался у детства в долгу —

На меня смотрит Завтра
Через двойное окно,
На меня смотрит Завтра
Через чужие глаза.
На меня смотрит Завтра —
И мне уже не всё равно,
На меня смотрит Завтра —
Мне ему не отказать.