Юз Алешковский - Средь других имен

Стрельцы гуськом шагают вслед за старшими,
А под санями колеи скулят,
Как будто под ногами патриаршими —
Полы скрипучие палат.

Рогатка перед крайнею заставою —
Твоей Москвы последняя верста.
Привстав, ты осеняешь златоглавую
Крестом крамольным в два перста.

А колокольцев буйство — словно вольницу
На мятежи скликающий набат…
Тебя пою я, гордую раскольницу,
Тебе твержу я невпопад:

Ты повтори руки своей движение,
На подвиги меня благослови:
Хочу принять души самосожжение,
Как очищение в любви!

За нестерпимо дерзкий слог
И смех, нередко едкий,
Меня в столицу приволок
Сотрудник контрразведки.
Сперва я брошен был в подвал:
Он выглядел прескверно
И мне надежд не подавал,
Как надпись на Инферно.
Мне все мерещился расстрел:
Он жуток был, без шуток.
Я года на три постарел
За первых трое суток.
Но внес, у предка взяв взаймы
Отваги богатырской,
Балладу Редингской тюрьмы
Я в быль тюрьмы Бутырской.
И, как таинственный Сезам,
Душа раскрылась перед Москвой,
которая слезам
Ни капельки не верит.
Был суд — и вот я в ОЛП
При маленьком заводе,
Где мой двойник исчез в толпе,
Шумящей на разводе.
А сам поэт, все помня
По, Сонаты и соборы,
Витал в своих виденьях по
Ту сторону забора…

… … … … … … … … … … … … … … …

Он повторился, этот год,
Такой же, троекратно,
И вот четвертый свой приход
Справляет аккуратно
Зеленоглазая весна,
Сосульки с крыш срывая,
Как свист срывает висуна
С гремящего трамвая.
И мечет, страсти распаля,
В изменчивости марта
В игру в проталинах поля,
Как меченые карты…
Бродячих слухов племена,
Что с надеждой доброй,
Попав в глухие времена,
Погибли, аки обры…
Зародыш тут поэмы есть,
Рожден пока отрывок,—
Но сколько может перенесть
Мой авторский загривок?
Друг, мне желающий добра!
Ты дал совет поэту
Умолкнуть… Вижу, что пора
Последовать совету!

Воркута, Воркута, Воркута!
Ни ствола, ни пенька, ни куста.
Бесприютных пространств пустота,
Тундры тягостная немота…
Воркута, Воркута, Воркута!
Многомесячная темнота.
Десен яростная краснота.
Зубы сами бегут изо рта,
Где Полярного круга черта
Отчеркнула тебя, Воркута!

Кто соберет когда-нибудь стихи мои,
Где, как по строгим правилам науки,
По всем законам стихотворной химии
Соединились помыслы и звуки?

Найдется ль тот, кто, ими растревоженный,
Опутан будет слов тончайшей сетью, —
Иль в заполярной почве заморожены,
Они, как мамонт, пролежат столетья?

И юноша, к экзамену готовящий
Работу о забвеньем запыленных,
Найдет их, как словесные чудовища
Времен непоправимо отдаленных?

Ты знаешь край? Был краем света он.
Ты знаешь край — бескрайний, беспросветный,
Что даже от окраин отделен
И верст и страхов цифрой несусветной?
Приди туда с котомкой на спине,
Сто дней живи в нетопленной палатке,
Огнем печи любуйся лишь во сне
И с голодом играй полгода в прятки.
Пей витамин из шаровидных колб —
Темно-зеленое подобье морса.
Поставь своей рукою первый столб —
И пот утри, чтоб влажный лоб не смерзся.
Насквозь пропитан запахом смолы,
Ты вроешь брусья первого порога
И, навалив столетние стволы,
Вчерне прочертишь первую дорогу.
И, на ходу приобретая стаж,
Учись на новостройке неучебной,
Ты в топях насыпь первую создашь —
Из воли к жизни, гравия и щебня.
Скажи, укладчик рельсовых полос,
Да есть ли радость средь пустынь другая,
Чем та, что вносит первый паровоз,
Гудками мхи бесшумные шугая?
Ты не искал ни милостей, ни льгот,
Ни скидок на широты и погоды,—
И чем тебе зачтется этот год,
Где каждый день длиной был равен году?

Сумрачна, шершава и стара,
На утюг заржавленный похожа,
Красный Камень — странная гора,
На Урал попавший краснокожий.
А вокруг нее, окаймлены
Лиственниц темно-зеленой ратью,
Не теряя зимней белизны,
Бледнолицые толпятся братья.
Из Большой Медведицы ковша
Свет ей льется прямо на макушку,
Змеями гремучими шурша,
Вниз сбегают горные речушки.
По утрам взбираются туда
Облака на зависть верхолазам,
Облака на зависть верхолазам,
И глядит Полярная звезда
На нее зеленоватым глазом.