Юз Алешковский - Средь других имен

И лишь Атона храм на площади возник,
Как жертвенник поднял свой огненный язык
На недоступные, священные ступени
И лижет Сириус — владыку наводнений.

В необозримой урне мирозданья
Покоится таинственное море
Горючих слез, пролитых на Земле…
Но тщетны все стенанья человека:
Они вспорхнут, как призраки, над бездной
В дымящихся, пылающих одеждах,
Над морем слез взовьются высоко
И, растворясь, исчезнут во вселенной.
И море слез, чистейших слез людских,
Бескрылый их полет не отразит.

Увековечен лик прекраснейшей царицы:
Любовно-алчных губ пленительный изгиб,
Глаза как миндали, как копий строй — ресницы…
Художник обречен: взглянул он — и погиб.

Эмблема женщины! Он нес тебе искусство
За красоты печаль средь рева вечных труб.
Тысячелетия. Пески. Нил. Тишь. Все — пусто,
Но сладострастие трепещет в бездне губ.

Аполлинийский ветер веет,
Смятеньем страстным обдает —
Душа трепещет и немеет
И устремляется в полет,
Неудержимый, безымянный,
С невероятной быстротой, —
Полет в неведомые страны,
Где не бывал еще никто.

Меня томили сны — предвестники несчастья,
Навязчивые, сумрачные сны…
То опускался я по тесному проходу
Во глубину какой-то преисподней,
И тяжкая земля дыханье мне давила,
Катилась тьма за мной,
И липли ноги к плитам,
Как бы налитые свинцом,
А из кромешной тьмы
Мильоны жадных рук
Меня ловили, удержать пытаясь.
И я бежал все ниже, спотыкаясь,
По плоскости покатой и неровной
В глухую черноту…
То подымался вверх внутри огромной башни,
Залитой сплошь зелено-желтым светом,
По лестнице шатающейся, скользкой.
Земля проваливалась в безызмерность,
С испугом я смотрел на это удаленье
Сквозь узкие непрочные ступени,
И больно сердце трепетало,
И дух захватывало мой
При взгляде в пропасть.
И чудилося мне, что сверху пасть —
Дракона пасть разверзнута была,
И зубы лязгали, и тлел язык
Багровым, но холодным светом.
Но шел я выше, выше,
Неведомою силою влекомый,
И страшно было обернуться,
Как будто бы за мной неподалеку
Неслышными шагами
По той же лестнице
Ступало нечто — существо
Всесильное, но не земного мира —
И страшное, как сгусток теней ада…
Зелено-желтый свет мерцал,
Фосфоресцировал, струился,
От трупов исходя, от трупов тлеющих,
Лежащих в нишах этой башни.
Гробница? Склеп? Безмолвные тела
Свой отвратительнейший смрад распространяли,
И грудь мою томило тошнотой…
Одолевая головокруженье, я шел все выше, выше
И наконец вступил на крышу этой башни
И замер там в остолбенении.
Передо мною пропасть обнажилась,
В которой тучи темные клубились,
Как бы тела живые, но без формы.
А сверху, в небе, стройными рядами
Неслись чудовища
С безумной быстротою,
Друг друга обгоняя…
Но тут я пробудился
И был избавлен от кошмара.

Подобно Прометею
Огонь — иной огонь —
Похитил я у неба!
Иной огонь — страшнее всех огней
И всех пожаров мира:
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,

Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека.

Сквозь легкие, через дыханье
Провел его я в кровь,
А кровь огонь небес
По органам и тканям
Разнесла, и человек
Преображенный ожил!

Один лишь раз в тысячелетье,
А то и реже
Равновеликое благодеянье
У природы
Дано нам вырвать.

Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа,
Рази свои болезни,
Продли свое существованье,
Человек.

Где Тессейон, где Эвменидов храм?
Афинский раб прибегнуть мог к богам,
Нам нет прибежища, и нет защиты нам:
Простерты мы в бессилии и злобе.

Смотрите же, что свершено кругом:
Законов честь гниет, как мертвый ком,
Свобода попрана кровавым сапогом,
В гробах они — и тлеют мирно обе.

Р а кушку принес я с берега морского,
Вычистил ее и положил на стол,
И поет она средь шума городского
Песню мне о том, как волны лижут мол,
Как дымится моря пена золотая,
С ветром вперегонки движется волна,
И смеется Солнце, в бездны залетая,
Чтоб вселить веселье в мрак морского дна.