Юз Алешковский - Средь других имен

Действительность убила не жалея
Твои прекрасносозданные сны —
С трудом тебе досталась Гераклея,
Не помогли при Аскуле слоны.

И, сломленный в бою при Беневенте,
Как Одиссей, ты Левкофеи ждал,
Что вынесет в счастливейшем моменте
Из моря бед — тебе покорный вал.

Еще огнем щиты твои сверкали,
И вымпел бдил на царском корабле,
Судьба разбила помыслов скрижали,
Векам их сдав в язвительной хуле.

Но предвосхитил ты непостижимо
Незыблемый истории закон:
Не эллины легли в подножье Рима,
А Рим был эллинизмом покорен.

История, не думая, тебе простит:
Пороки, слабости, ошибки, заблужденья
За сверхвеличие бессмертных дел твоих.
Но лишь двух слов простить не сможет — не простит:
Кровавых слов, начертанных, как осужденье,
Тобой на смертном приговоре: «Auch ich» [23] Я согласен ( нем .). .

Все приму от этой жизни страшной —
Все насилья, муки, скорби, зло,
День сегодняшний, как день вчерашний, —
Скоротечной жизни помело.

Одного лишь принимать не стану:
За решеткою темницы — тьму,
И пока дышать не перестану
Не приму неволи — не приму.

Течет таинственно живущего вода
Из вечной темноты в Земли ночное устье.
Свет — мимолетный миг, а вечность — темнота,
И в этой темноте томящее предчувствье.

Там Солнце черное на черных небесах
Свой испускает свет, невидимый и черный,
И в черной пустоте на черных же лучах
Летит в пространство весть о мощи необорной

Там реки черные медлительно текут,
Меж черных берегов волнуются и плещут,
И зыби черные по лону вод бегут
И блики черные в невидимое мещут.

И мы все бродим там — мы те же и не те,
Как бродят призраки, видения, фантомы;
О, двойственная жизнь — очами в светлоте,
А умозрением — во мраке незнакомом.

Тьма, тьма везде! Эреб! Зияющая тьма!
Круженье черных звезд и черных электронов.
В фантасмагории — безумие ума,
Но в том безумии — неистовство законов.

Ты скипетр нес природы изученья
И созерцал торжественно один,
Как погибали в лаве изверженья
Помпея, Геркуланум и Стабин.

Ты наблюдал за свистопляской фурий
И не закрыл внимательнейших глаз,
Когда в тебя ниспровергал Везувий
Кипящий дождь и ядовитый газ.

Ты устоял пред бредом бездны черной,
Глядел в нее, не отвратив лица:
Познанья Гений — истинный ученый
Был на посту до смертного конца.

Он был открыт из недр земли великой —
Близ тихих вод священного Илисса —
Осколок величайшего искусства,
Обломок торса: две прекрасных груди;
Одна прикрыта тканью легковейной,
Нагая же, как яблоко, округла,
Налита материнством первородным,
Насыщена безмерностью любви…
От времени, от солнца и дождей
Обломок мрамора стал бледно-желтым,
Точь-в-точь похожим на живую плоть,
С чистейшим благородством линий,
Как воплощенье вечной красоты.
И кажется, что каменная грудь
Живет живой, до краю полной жизнью:
Вот-вот она поднимется сейчас,
Вберет в себя благоуханный воздух,
Торс дивный оживет, зашевелится,
В афинянку чудесно превратясь.

Над старым, позабытым уж стихом
Стоят две буквы — милой девы имя,
И сердцу говорят они тайком;
Ее уста сливалися с моими.
Давно в могиле превратились в прах
И тела шелк, и синих глаз сиянье,
И только лишь в одних моих стихах —
В моих стихах — ее существованье
Еще продлиться может краткий срок:
Всему предел положен справедливый!
О, этих букв я вычеркнуть не мог,
Окаменев в кощунственном порыве!

Как сладостно не быть — распасться в вещество,
Во прах, в материю, все помыслы утратить,
Все чувства потерять, и духа естество
Изъять из злобных и кромсающих объятий!..

Уйти в бездумный тлен! Сокрыться от лучей
Черносжигающего, черствого светила
И стать ничем, в безлунной тьме ничьей,
Дабы небытие всецело поглотило.