Юз Алешковский - Средь других имен

Наше горе
Родилось в Гори.

Залез неправедно на трон
Кровавейший Нерон
И тем прославился,
Что с народом как мясник
Расправился.

Времена теперь меняются,
Времена теперь не те,
Зэки выпускаются —
Конец темноте.

Что человеку гибель мирозданья —
Пусть меркнет неба звездная порфира
Страшитесь же иного угасанья:
Мрак разума ужасней мрака мира!

В смятенье мы, а истина — ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба:
Что нужно человеку? — Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.

Поет под дугой колокольчик,
Поет он о доле людской,
Поет — и за сердце хватает
Осеннею терпкой тоской.

На небе всё тучи да тучи,
В безлюдье буреют поля,
И дремлет покорно и молча
Усталая матерь-земля.

И пыль — только пыль вековая
Подолгу висит над глухой
Исхоженной, древней дорогой
Своей пеленою седой.

Холодные синие дали,
Унылая голь деревень,
И плачет… О чем же он плачет,
Озябший сентябрьский день?

Близка мне твоя обреченность,
И сладок мне горький твой хлеб…
О Русь, мы разделим по-братски
Превратности темных судеб.

Катись, катись, родимая телега,
По древней, по проселочной дороге.
С небес следит мерцающая Вега,
А мысли тонут в бесконечном Боге.

И вдруг душа, озлобясь, негодует
На этот мир… Но, исходя в томленье,
Вновь остывает… Свежий ветер дует
Навстречу мне! О, сладко примиренье!

Один лишь Рим создать мог эту мерзость —
Упадка Рим, Рим — цезарей, Рим — зверств.
Уже тогда над темной его славой
Сгущалась ночи стынущая мгла,
И день своей истории продлить
Ему уже никак не удавалось.
Ни Тацит, ни Виргилий, ни Гораций,
Ни Юлий Цезарь, ни Октавиан —
Ничем бесславное паденье Рима
Предотвратить, увы, уж не могли:
Величие оканчивалось там,
Где черствость сердца начиналась…
Где безрассудство попрекало ум,
Где разум уступал невеждам власть,
Где беззаконие вошло в закон.
Где ж были вы, великие умы?
Гемонии! Широкие колодцы
Со стенами отвесными, прямыми,
Вверх выбраться нельзя: уж таковы
Песчаником обложенные стены!
За городом, в пустующих местах,
Как злое преисподней проявленье,
Они зияют нестерпимым смрадом,
И этот смрад удушливым потоком
Пустынную окрестность заливает.
Взгляните вниз — печальные останки:
Скелеты, черепа, грудные клетки,
Берцовые и бедренные кости,
Тазы, наполненные черной слизью,
Иссохшие чернеющие трупы,
И трупы в рваных, выцветших одеждах,
С лохмотьями и лоскутами мяса,
И мертвецы, распухшие, как бочки.
Вот — черный саван; золото волос
Горит на нем в луче звенящем Солнца,
Проникшем в полдень в сумрачную яму:
Льняные волосы так золотятся,
Как бы живущему принадлежат.
А вот и труп собаки желтой масти:
Полакомиться прыгнула сюда,
А выбраться никак уж не могла
И сдохла, разделив судьбу людскую, —
Бок о бок с человеком — его друг.
Но что-то шевельнулось в глубине…
Рука приподнялась и опустилась…
Он жив, он жив — преступник молодой:
За оскорбление сюда заброшен
Его величества — тирана Рима.
Десятый день без пищи и воды
Средь страшных мертвецов сосуществует,
В парах невыносимо сладких тлена,
Порою смотрит в голубое небо
И явь свою, как сон, воспоминает.
А ночью звезды тонкими лучами
Глядят не наглядятся на могилы
Живых существ, и падает порой
Горючая слеза из глубины
Сочувствующей немощной вселенной…
Но ни одна горючая слеза
Еще с небес на землю не упала,
И ни одна небесная звезда
Не покарала палача-владыку
И не сожгла мучителя-тирана.
А много, много уж тысячелетий,
Как люди все о чуде помышляют
И в небо смотрят с радостной надеждой.
Но тщетны все надежды человека!..